— Люди вообще долго не живут, — мрачно заметил режиссер. Сегодня он был склонен к меланхолии. — Вы плохо выглядите, сеньор Пераль. Я тоже плохо выгляжу.

— Возраст, — согласился драматург. — Проклятые годы.

— Хотите сказать, что я вам в отцы гожусь?

— Отец-телепат? — брови Луиса Пераля взмыли на лоб.

Всю осмотрительность драматурга как водой смыло. Острый язык пулей вылетел на авансцену:

— Спаси меня Господь от такого кошмара!

Монтелье протянул руку, длинную и тощую, словно заградительный шлагбаум. Взяв кувшин, режиссер разлил вино по кружкам. На скатерть сорвалась багровая капель, расплылась пятнами. Некоторое время Монтелье изучал пятна с таким пристальным вниманием, что впору было поверить: это тесты на ассоциативное мышление, от которых зависит карьера режиссера.

Карты, подумал драматург. Гадалка над картами. Луис Пераль ничего не знал о пятнах, которые тесты, но в картах он разбирался. Да и в гадалках, если честно. Между столов бродила судьба, старая волчица-судьба: мокрой шкурой воняло так, что глаза слезились.

— Я действительно гожусь вам в отцы, — Монтелье отхлебнул вина, забыв произнести тост. — Это чистая правда. В Ойкумене живут дольше, сеньор Пераль. И сохраняются лучше. Впрочем, Террафима — член Галактической Лиги, а значит, Ойкумены. Со временем у вас возрастет продолжительность жизни. Продолжительность и качество, да.

— Я порадуюсь этому из могилы, — согласился Пераль.

— И я, — Монтелье допил кружку залпом. — Значит, прежние головорезы умерли? Мир их буйному праху. А эти? Вы же не станете упрашивать меня, чтобы я подверг их ментальному насилию?

— Без разрешения? — ужаснулся Луис Пераль. — Без нотариального заверения? Без акта, подписанного телепатом-свидетелем?! Лицензия первой категории… Да что вы такое говорите, сеньор Монтелье! За кого вы меня принимаете?!

— У вас прекрасная память, — буркнул режиссер.

Он вновь обратил лицо к угловому столику, и головорезы встали. Три правых руки легли на эфесы шпаг. Три левых руки закрутили усы винтом. Три смачных плевка шлепнулись на пол, строго на середине пути от жрецов искусства к рыцарям плаща и кинжала.

— Сеньор Пераль! — хором возгласила троица. — Досточтимый сеньор Пераль!

— Я вас слушаю, господа, — драматург скромно привстал.

— Этот сеньор вас обременяет?

— А если я скажу да, господа?

— Не утруждайтесь, сеньор Пераль! Вы только бровью поведите, и этот сеньор пожалеет, что родился на свет. Вам его нашинковать ломтями? Нашпиговать чесночком?

— Заманчивое предложение, друзья мои. Увы, я вынужден отказаться. Этот сеньор — мой благодетель. Отец моей славы, добрый гений моего кошелька. Согласитесь, таких людей не шинкуют без веской причины. Хозяин! Вина благородным сеньорам! Лучшего вина из здешних подвалов! За мой счет!