И все это время текло в ощущении какого-то мучительного ожидания. Дурацкое чувство. Так что я даже рад был, что скоро все закончится. Ну, или, по крайней мере, прояснится.
— Если все готовы, то, с вашего позволения, я начну, — объявил адвокат.
Еще полминуты приглушенных шепотков, скрипа стульев, покашливаний — и, наконец, воцарилась тишина.
— Должен сказать, что процедура оглашения завещания в данном случае — чистая формальность, — продолжил старик. — В соответствии с прижизненными распоряжениями мистера Кинга, все его значимые наследники уже оповещены о его кончине, и им отправлены копии завещания. Поэтому я, по предварительному согласованию с родственниками покойного, публично оглашу только ту часть завещания, которая касается недавно приобретенной им собственности. Я говорю о пакете акций компании «Blue Ocean».
Тишина стала еще более звенящей, так что в ней отчетливо было слышно, как Майлз-младший, поерзав на стуле, пробормотал под нос что-то вроде «Ну давай уже!».
— Распоряжения насчет этой части собственности мистера Кинга были получены мной буквально за несколько дней до его кончины. Они не включены в текст основного завещания и оформлены отдельным приложением.
Он достал из папки лист бумаги и, держа его перед собой чуть дрожащими пальцами, зачитал:
— Я, Кристофер Эдвард Кинг, находясь в здравом уме и твердой памяти, действуя добровольно, настоящим документом завещаю: все акции компании «Blue Ocean», принадлежащие мне на момент моей смерти, в полном объеме и немедленно после оглашения данного документа передать в полноправное владение…
Все-таки у старичка явно был талант к публичным выступлениям. В конце фразы он сделал короткую, но вескую паузу, обведя взглядом собравшихся поверх старомодных стеклянных очков. Все замерли в томительном ожидании, даже я невольно подался вперед.
— … моему другу, коллеге и единомышленнику — Роберту Брайту.
Сказал, как припечатал. Листок с завещанием занял прежнее место в папке. Тишина же в зале вдруг разлетелась на осколки, разорванная десятками голосов. Майлз-младший и вовсе удивленного выкрикнул в голос:
— Чего? Да какого …
Я же сидел, не в силах даже шелохнуться, а в голове моей, кажется, до сих пор звучало эхо от названного имени. Сердце гулко колотилось в груди, и я до боли в пальцах сжал кулаки, борясь с подступающей панической атакой.
Мой отец… Жив?!