Глубоко за полночь вся эта беготня по лесу наконец закончилась, и к нам подошла делегация из трёх эльфов. На вид крепкие харизматичные мужики средних лет в простой лесной одежде, но это как раз значило, что нас почтили своим присутствием кое кто из высших. Остальные-то выглядели молодо, даже Ларе больше тридцатника не дашь при всём желании. Это учитывая и выражение глаз, и манеру держаться, и всё остальное. А при первом знакомстве она вообще лет на двадцать выглядела, в джинсовых-то шортах да в коротком топике.

— Выходим? — я вытер мгновенно вспотевшие руки о штаны и поднялся на ноги. Владыка Николай отсалютовал им подзорной трубой, и мы поручкались, не называя имён.

— Пора, — кивнул мне самый старший из них. — Давайте-ка мы на вас посмотрим, лишним не будет. Трубу с собой потащите?

— Не, — и священник, больше похожий сейчас на лесного разбойника, отдал бандуру. — Только верните её на «Ласточку», пожалуйста.

Старший принял инструмент, не глядя сунул его куда-то вверх, прямо в ветви дерева, и они ловко подхватили и оплели трубу, соорудив что-то вроде зелёного футляра. Я обалдело задрал голову, а когда опустил, спохватившись, эльфы уже стояли полукругом, не сводя с нас внимательных глаз.

— Ну, — поторопил растерявшегося Владыку старший. — Показывай свои фокусы.

— Ага, — деловито выдохнул тот, собираясь с силами. — Смотрите.

Он взял меня за руку, и теперь мы стояли парой, как два школьника перед учителями. Владыка Николай поднял голову к небу, спокойно вознося молитву Единому про себя. Неслышно, лишь немного шевеля губами и не отвлекаясь ни на кого. Лицо его стало по-настоящему просветлённым, и я почувствовал, что он молится от всей души, без сомнений и оглядки на посторонних.

Николай не просто верил, сейчас я понял, что это и был единственный смысл его жизни. Он отдал служению всего себя и, честно говоря, отцу Савве было до него далековато. Уж слишком Ромашкинский поп сомневался во всём, слишком он нуждался в каких-то подтверждениях и оценках, слишком хотел делом подкрепить свою веру. А вот у Владыки критерием веры были лишь свыше данные заповеди да собственная совесть. И ни на какие сделки с ней он никогда, это я сейчас ясно увидел, не шёл. И никакие сиюминутные или далеко идущие выгоды, никакие политические цели не могли переломить его стойкую убеждённость в стремлении сохранять чистоту собственной веры.

Владыка Николай верил, что Единому нужны не его дела, а прежде всего он сам в своих делах. Как-то так.

Обмануть его можно было, доверял он всем без оглядки, но только один раз. И использовать в неприглядных церковных делах можно было только один раз, а потом он требовал отчета, если эти дела и вправду оказывались неприглядными. Требовал без стеснения и без оглядки на субординацию, и вот сейчас один такой иерарх, заполучивший через него магический ошейник, скрывался от греха подальше в мятежном монастыре. Потому что наказывал за обманутое доверие не кто-нибудь, наказывал инквизитор.