— Никакой ошибки, — быстро сказал Роман. — Ты прав. Сейчас Рина принесет твой костюм, и мы поедем домой. В этом деле ты будешь проходить как генеральный свидетель обвинения.

— И меня не станут обвинять по статье «покушение на убийство»?

— Надеюсь, что нет. Ты пытался убить уже убитого, по сути, человека. И не контролировал свои поступки… Вот только статью по тебе опубликовать не придется, уж не обессудь. Этой проблемой займутся другие.

— Мосад? — пробормотал я. — А у них хорошие аналитики?

Роман пожал плечами. Аналитики Мосада его не интересовали — другое ведомство, другие заботы.

Вошла — ворвалась, если быть точным, Рина с большим пакетом, из которого были извлечены мои лучшие брюки и рубашка в полоску. По-моему, Рине сейчас больше всего хотелось броситься мне на шею и приступить к неким действиям, которые Роман охарактеризовал бы как сексуальное домогательство. Хоть что-то приятное должно же быть в этой ситуации — Рина уже давно не смотрела на меня таким взглядом, да и у меня, откровенно говоря, давно — пять лет или больше? — ощущение близости ее тела не вызывало такого острого приступа желания. Роман был лишним, но, по свойственной даже лучшим полицейским тупости, не желал этого понять.

Он так и шел за нами по коридорам — не как добрый сосед, а как конвойный.

— Завтра в девять, — сказал доктор Михельсон, передавая мне пластиковую папочку для больничной кассы, — я жду вас в своем кабинете, нужно будет проделать несколько анализов.

— А это вам, — вторую папочку Михельсон передал Роману. — Здесь полное заключение, для суда вполне достаточно. Если будет нужно — вызовите меня экспертом.

— Непременно, — сказал Роман и подтолкнул меня к выходу.

Домой неслись с сиреной и мигалкой, распугивая водителей.

* * *

Собственная квартира показалась мне чужой, будто и ее подменили. Странно — мне приходилось заново привыкать к собственным воспоминаниям.

Мы опять сидели в салоне, перед нами опять стояли чашки с кофе, и мы, будто ничего не происходило в последние дни, вели неспешную беседу — о погоде (жара, хамсин, а ведь осень уже…), о политике (опять Давид Леви грозится выйти из кабинета, хлопнув дверью) и о женщинах (Офра Хаза, говорят, перекрасила волосы, и это ей очень не идет).

— Позвоню Люкимсону, — сказал я неожиданно для самого себя, прервав на полуслове рассуждения Романа о пользе и вреде эмансипации. — Все же он спас меня, хотя и сообщил в полицию.

Я протянул руку к телефону, и Роман перехватил меня за локоть.

— Не надо, — сказал он. — Люкимсона не позовут. Да и номера ты не знаешь.