Дальше Чулон обнаружил могилы Джона Пэннела, Крэга Хоувера и других. Теперь они всего лишь прах, и никакая теология не могла ничего изменить.
Епископ с любопытством взглянул на Тазангалеса. Тот терпеливо и, по-видимому, равнодушно стоял под снегопадом, засунув руки в карманы. Понимал ли он, что значит прогулка по такому месту? Лицо аббата не выражало никакой печали. Чулон не был уверен, хотелось ли ему иметь столь крепкую веру...
Неприятное ощущение: грешник, упорствующий в своем грехе.
Некоторые надгробья насчитывали по нескольку веков. И среди похороненных под ними людей было немало таких, которым следовало отдать дань уважения. Но епископу страстно захотелось вернуться обратно. Может, потому, что погода ухудшилась, а может, ему просто не хотелось больше ничего видеть. Когда Чулон собирался уходить, его взгляд упал на одно надгробие, и что-то показалось ему странным.
Джером Кортни Умер 11, 108 A. D.
Могиле сто шестьдесят стандартных лет, сравнительно немного по меркам Св. Антония. Надпись была неполной, отсутствовал знак Ордена.
Епископ прищурился, чтобы лучше видеть, и провел по камню рукой, пытаясь смахнуть снежинки, которые, возможно, закрывали этот знак.
– Не трудитесь, Кэм, – сказал аббат. – Его там нет.
– Почему? – Чулон выпрямился, его явное недоумение сменилось неудовольствием. – Кто это?
– Он не был одним из нас. В узком смысле слова.
– Он не апостол?
– Он даже не католик, Кэм. Думаю, он вообще не был верующим.
Чулон смерил аббата взглядом:
– Тогда что он, во имя Господа, здесь делает? Среди Отцов?
В таком месте не подобало кричать, однако при попытке приглушить голос епископ сорвался на придушенный хрип, и смутился.
Тазангалес смотрел на него круглыми синими глазами.