Влажная ветка скользнула по его лицу — точно женские пальцы, и он вздрогнул от этого прикосновения.

— Отец Игнасио. — Мэри подняла к нему опухшее от слез, все в красных пятнах лицо.

До чего же она все-таки, бедняжка, некрасива, неожиданно для себя подумал он.

— Да, дорогая?

— Я хочу… покаяться.

— Да, дорогая…

Он оглянулся на Арчи и Элейну, они стояли, взявшись за руки, растерянные и неподвижные, точно дети, и сказал:

— Отойдем, дочь моя.

За огромным деревом, к которому он прислонился спиной, она горячо прошептала:

— Это ведь Божья кара его постигла, да? Я тоже виновата. У меня были дурные мысли… плотские…

— Молись, — сказал он сурово.

Она глядела на него сухими отчаянными глазами.

— Как вы думаете, если бы ее здесь не было, он бы… посмотрел в мою сторону?

— Нет, — сказал он. — Ты не ровня ему, Мэри. И ты — невеста Бога.

И нехороша собой вдобавок. Этого он говорить не стал.

— Да. Да. И я хочу вернуться в монастырь.

— Человек слаб, — напомнил священник, — и лишь Господь дает ему силу. Ты права. В мире тебе нет места. Я напишу матери настоятельнице. А сейчас иди с миром, дочь моя.

— Спасибо, отец Игнасио. — Она вытерла слезы и улыбнулась. — Мне сразу стало так легко… Я вела себя как дурочка, да?

— Обстоятельства, — сказал он, — сложились так, что искушение оказалось слишком сильным. И тебе надо быть сильной. Увы, нас ждут трудности. Без Томпсона нам будет нелегко.

— Он был скверным? — спросила она с надеждой.