Музыка. Из канализационного стока неслась какая-то классика. Знакомая мелодия навеяла мысли о «Фантазии» Уолта Диснея[261], где к своему вымиранию под нее маршировали динозавры; прислушавшись внимательнее, Оскар уловил еще и легкое царапанье или стук, словно по трубе пробиралось нечто с очень короткими ручками и ножками.

— Обли? — сказал он, хотя понимал, что такого быть не может. Цепляясь одной рукой за скобу, он наклонился как можно дальше вправо и заглянул в отверстие. Внутри он увидел лишь темноту. — Эй! — крикнул Оскар под нарастающую музыку. — Там кто-нибудь есть?

В студии на борту «Сладкой Джейн» Дэн Рэзер[262] вздрогнул, словно его ударило током.

— О боже! — воскликнул он. — Вы это видели?

— Что? — спросила Эллен Левенгук.

МОГУ ЛИ Я ВАМ КАК-НИБУДЬ ПОМОЧЬ?

— У-уф!

Джоан столкнулась с изгоем прямо за дверью вокзала Гранд-Сентрал. Она была выше и проворнее, и он растянулся бы, не протяни она руку, чтобы его поддержать. Хотя многие предпочли бы, чтобы он упал, лишь бы не дотрагиваться — воняло от него, как из канализации, — Джоан крепко подхватила мужчину за плечи, посмотрела ему в лицо и… узнала.

— Клэйтон? — спросила она. — Клэйтон Брайс?

У него были круглые глаза — как у теленка, понимающего, что его ведут на убой; услышав свое имя, Клэйтон издал скорбное мычание и вцепился в куртку Джоан, словно человек, который даже на грани гибели продолжает хвататься за материальные ценности. Айн Рэнд в своей Лампе содрогнулась от омерзения.

— Прекрати! — рявкнула она. — Не лапай ее, подонок!

— Клэйтон, — повторила Джоан. Выглядел он ужасно: в каком-то грязном тряпье, загримирован так, будто живет на улице уже несколько лет, его бы и родная мать не узнала — или сделала бы вид, что не узнала. На голове вместо обычной консервативной прически — косматый парик, бурые свалявшиеся волосы перепачканы грязью и еще чем похуже. К лицу намертво прилеплены паршивая бородка и усы, и по разодранной коже на подбородке было ясно, что он пытался отодрать эти искусственные волосы. Язык во рту разбух до размера мячика для гольфа, и Клэйтон говорил весьма невнятно и еле дышал; нос и глаза распухли, из них текло; руки тоже раздуло, они стали большими и розовыми, словно вареное мясо, и его, похоже, терзала такая боль, что сил хватало лишь держать смятый жестяной стаканчик с карандашами, кроме которого у Клэйтона на этом свете ничего больше не осталось.

— Ох Клэйтон, — в очередной раз проговорила Джоан, уже прогоняя в голове возможный сценарий. — Ну что ты сделал — сказал какую-нибудь снисходительную глупость про бомжей? Скорее всего, кому-то постороннему?