Дело списали на жестокосердие контрразведки Одноглазого Императора и глупее сделать не могли: контрразведка Харура, докопайся она до природы языковедческого заведения, без особого шума и треска умучила бы его кадры в своих подвалах и уж никогда не допустила бы такого прокола, какой вышел с тем техником. Притом политическая ситуация была такова, что Директорат Федерации обошелся бы в ответ на арест и казнь дюжины «лингвистов» каким-нибудь ерундовым политическим демаршем, а то и просто проглотил бы эту пилюлю.

Тогда, правда, небытию пришлось подавиться. Из-за осечки с ускользнувшим раздолбаем вышло какое-то очень закрытое расследование и подковерный скандал в верхах, в результате которого перепало по шее всем — и разведке, и управлению, и контрразведке, и тому педанту, который столь успешно довел дело до конца... Как бишь его звали?..

Блант задумчиво потер лоб.

«А звали его Санди. Кай Санди!» — он поздравил себя с таким совпадением. Ничего хорошего оно не предвещало.

* * *

— Почему тебя так зовут? — спросил Кирилл.

Он сидел, прижимаясь спиной ко все еще теплой после довольно жаркого дня скале Аш-Ларданара. Точнее — остаток жаркого дня, который достался на их долю после того, как знобящая темнота Ловушки отпустила их — троих невольно и двоих по своей воле вступивших в ее сумеречный круг...

— Ты о чем? — нехотя отозвалась придремывающая по другую сторону от громоздкого рюкзака, угловатая, на хулиганистого парня смахивающая и до конца еще не ставшая девушкой девчонка-переросток.

— Я про твою кличку.

Кирилл постарался стряхнуть с себя сумрак зыбкого вечернего сна — самого дурного из даров, посылаемых незаметным богом наваждений. Небо, видневшееся между почти смыкавшимися над их головами сводами обрушившейся пещерки, как-то особенно грозно темнело, и звезды, которые — он уже привык к этому — всегда рано приходили в опрокинутую над Аш-Ларданаром бездну, теперь не торопились с этим, и лишь немногие из них смотрели хмурыми глазами обитателей нездешних глубин. Озноб начинал пронизывать пятерых, расставшихся с Ловушкой, да и до прогревшегося за полный день Роги стал добираться потихоньку. Он поднялся от крохотного, бездымного костерка и принялся высматривать в сгущающейся мгле подавшегося в дозор Штучку. Но и его собственная фигура становилась плохо различимой в набиравшем силу тумане.

— То не совсем кличка...

Дурная Трава качнулась вперед и раскладываясь, словно складной аршин, поднялась на ноги. Шагнула к костерку и изломанной птицей нависла над ним.

— В том смысле, что «травкой» балуешься? — с некоторым, отеческим почти сочувствием спросил Микис, плотной тушкой обрисовывавшийся в тени скал.