— Никто не знает свою судьбу. А я знаю. Уже которое поколение как...

Теперь она смотрела не сквозь него. Нет — зрачки в зрачки.

— Я никуда не уйду с Ларданара... Буду говорить с Камнями. Стану старой. Очень старой и очень богатой. Сойду с ума. Научусь колдовать. Превращусь в безумную ведьму. В страшную, всем ненавистную ведьму. Злая смерть придет за мной, и я буду с ней резаться в карты ночами. Проиграю. И умру...

— Ты останешься со мной?..

* * *

Небесный водоворот светлых теней стал выпрямляться, развернулся в еле различимую в светлеющем небе струю. И струя эта потянулась вдаль — за оскаленные хребты Аш-Ларданара. Стала невидимой. Истаяла. В небесах вновь стало тихо.

Микис смотрел в них и шептал странные, неведомо откуда к нему пришедшие слова. Он снова был один.

В эту ночь его незримый друг простился с ним. Да уже и раньше — после ущелья — он ощущал это... близость прощания... «Ты слишком поздно забрал меня с этих камней» — нашептывал ему неслышимый голос. И говорил о прощании. Говорил с тоской, которая, переполнив душу владельца «Риалти», заставила его проснуться. Вынырнуть в это жемчужное, вдруг онемевшее утро.

И теперь, стоя у забранного редкой решеткой окна, он с тоской смотрел в опустевшую высь. Она была сейчас отражением его души — ни к чему не пригодным пространством, раскинувшимся во все измерения Вселенной. Вселенной, в которой он ровным счетом ничего не потерял.

То, что он потерял, было здесь, совсем недавно было. Камень, который он, ложась спать, оставил на широком подоконнике, исчез. Нет, он не был украден. Прожженный жулик и циничнейший из дельцов Фронды (да еще и полудюжины Обитаемых Миров) шестым чувством ощущал это. Лишь на зеленоватой мраморной плите подоконника остался след — темное пепельное кольцо, оконтурившее истаявший, в ничто ушедший красноватый булыжник.

И еще там было несколько жемчужных перышек. Прекрасных и почти невесомых.

Одиночество снова было с ним.

* * *

И Анатолий Смольский тоже не спал в это раннее утро. Собственно, он не спал и всю эту ночь. Очередной раз бес вдохновения овладел им. С терминалом, который по его просьбе принесли к нему в келью, он попросту не сладил. Техника ранарари, даже адаптированная умельцами Диаспоры, была ему не по зубам. Пришлось работать так, как это было привычно древним — электрокарандашом по бумаге.

В этом Анатолий обнаружил неожиданную прелесть. До сих пор он, как и все нормальные люди, имел удовольствие зреть выходящие из-под пера рукописные буквы, лишь расписываясь в чеке или ином документе. Сейчас же он ощутил наслаждение, ведомое лишь древним мастерам, — наслаждение самому вырисовывать письменный текст. Совсем иные структуры моторной психики оказались вовлечены теперь в процесс его творчества. Совсем иные, нежели те, что возбуждались от ударов кончиками пальцев по клавиатуре... И совсем иные ассоциации рождались в его сознании. Прочитав первые, написанные в эту ночь строки, он понял, что написаны они не Анатолием Смольским. Совсем другим человеком. И это ему понравилось. Он давно уже устал от себя.