— О чем задумалась, Мерри?
— О том, что за чувство заставило убийцу это совершить. Вызвало такое желание.
— Что ты имеешь в виду?
— Такое внимание к деталям требует чего-то вроде… любви. Может быть, убийца любит эту книгу, любит фей-крошек? Или наоборот — ненавидел эту книжку в детстве? Может ли она дать ключ к какой-то чудовищной психотравме, которая настолько его извратила?
— Не надо психологии, Мерри. У нас есть люди, которым за это платят.
— Я просто размышляю так, как ты же меня и учила, Люси. Убийство, как любое дело, не получается идеальным, как по волшебству. А здесь все идеально.
— Убийца мог годами обдумывать детали. Маньяки всегда стремятся к идеальному убийству.
— Но им никогда не удается. Именно так говорят на допросах серийные убийцы. Они снова и снова пытаются воплотить в жизнь свою фантазию, но им никак не удается, и они убивают опять и опять, добиваясь идеального совпадения.
Люси улыбнулась.
— Знаешь, что мне в тебе всегда нравилось?
— Что? — спросила я.
— Ты никогда не рассчитываешь только на магию, ты стараешься стать хорошим сыщиком.
— Но ведь так и нужно?
— Да, но ты не поверишь, сколько магов и парапсихиков отлично владеют своим даром, а как сыщики — гроша ломаного не стоят.
— Ну, я стараюсь, но ты же знаешь: я до последнего времени не слишком преуспевала в магии.
— Это верно, ты поздний цветок.
Она опять улыбнулась. Когда-то мне казалось странным, что полицейские могут улыбаться, стоя над трупом, но со временем я поняла, что либо ты начинаешь относиться к этому легче, либо переводишься из убойного отдела или увольняешься совсем.
— Я уже проверила, Мерри. Не было ни одного случая, даже похожего на этот. Не было групповых убийств фей-крошек, не было переодеваний, не было вырванных картинок из книжки. Это преступление единственное в своем роде.
— Возможно, и так, но тебе — в том числе — я обязана знанием, что убийцы не начинают с такой высокой ступеньки. Может быть, у него был отличный план и помогло везение, но скорее всего были и другие убийства — не такие совершенные, не такие продуманные, но такие же театральные, оставляющие то же чувство.
— Какое чувство?