– Мир без Инквизиции, – чуть слышно отозвался чародей, закрыв единственный глаз. – Уже одно это стоит многого.
– Без Инквизиции… и с чем?
– Ты этого не поймешь, так к чему тратить время…
– Попробуй, – предложил Курт с мягкой настойчивостью. – А вдруг я и без того все понимаю? Просто мы в самом деле видим слишком разные стороны одного?
– Невозможно видеть разные стороны истины. Разные стороны свободной воли. Можно
– А как кёльнские дети помешали вашей свободе? Скажи теперь, для чего было нужно все это?
– Не для «чего», – исправил тот еще тише, – а для кого. Для тебя. Это мог быть кто угодно: дети, кошки, трубочисты – дело не в них. Дело в тебе.
– Расскажи, – не потребовал – попросил Курт; чародей осторожно вдохнул, тихо застонав, когда истрепанное в лохмотья тело все-таки шевельнулось.
– Ты слишком во многое успел влезть, мальчик из академии, – пояснил он снисходительно. – Слишком многое успел натворить, слишком многим сумел перейти дорогу… слишком многое сумел для сопливого выпускника… Каспар, его неудача в Таннендорфе – это был повод присмотреться. Не спрашивай, где он, я не знаю; я лишь знаю
– Чем же?
– Смешно, что в твоей академии это прозевали… – болезненно усмехнулся чародей, вновь подняв взгляд к нему. – Ты видишь, что другие не видят. Ведь ты замечал это, не так ли? Бывали и проблемы с твоим начальством из-за этого, наверняка… Ты видишь птицу на ветке, потом – кота у дерева и из этого делаешь выводы о том, что по соседству рухнул дом… и оказываешься прав… И сегодня – как ты сумел понять, кто перед тобой, когда направил оружие на напарника? Ведь указаний, явных, неоспоримых – их не было… Инквизиция начала привлекать к себе тех, кого раньше убивала, и это сделало ее сильнее, и с каждым годом ее мощь все растет; а если такие, как ты, это нечто, подобное таким, как мы? Если все твои успехи до сих пор – не случайность, а закономерность? Если это – не воспитанная академией способность к прямой логике, а – твой дар, склонность, талант, все равно…
Он умолк, устало переводя дыхание, тихо постанывая от боли в переломленных ребрах; Курт выждал полминуты, сидя молча и неподвижно, и, наконец, уточнил: