– Полагаю – да, – ответил Курт твердо. – Из всего, что я знал, что мне было доступно из способов противодействия на тот момент, – да, я считаю, что поступил правильно. Я не дал освободиться преступнику. Суд над моими действиями творит здравый смысл, и я всегда полагал, что его довольно, однако все со всех сторон говорят мне, что действовать должно чувство. Что без него разум ничего не значит, ничего не стоит. Но мое чувство велело бы мне бросить оружие и позволить ему творить, что он хочет, чтобы сохранить жизнь человеку, который не безразличен мне, которого любит и ждет жена, которую я не хочу оставлять убитой горем… И прежде, чем убить Дитриха, я похоронил чувство. Потому что оно мешает. Не мне – мешает делу. Это я такой урод, или остальные…

– …неполноценны?

– Слабы.

– Человек слаб, – вздохнул духовник. – Слаб не только телом, в первую очередь – душой; любой человек. И ты тоже… но ты сам это знаешь, посему не стану углубляться в проповедь. Свое чувство ты похоронил, вот только похоронил заживо, в том и есть твоя беда и твое спасение… Тебе нужен четкий и недвусмысленный ответ? Вот он – все правильно. Ты был прав. Тебе так скверно сейчас лишь оттого, что ты не смог получить все, не смог и спасти близкого человека, и исполнить то, что должен был, и это понятно. Но ты был прав… тебе стало легче?

– Нет, – возразил он коротко, и наставник удовлетворенно кивнул:

– Вот и хорошо. Похороненные чувства в могиле копошатся…

– Надеюсь, не вылезут, – отозвался Курт серьезно. – Пусть покрикивают оттуда. Так лучше.

– Хочешь легкой жизни? – невесело улыбнулся отец Бенедикт. – Решений, которые просты? Такого не бывает, мальчик мой – не в твоей службе…

– Ну, почему же, – оборвал он теперь уже решительно, – бывает. Задержать и предать казни такого, как этот Бернхард, – это простое решение; исполнение может оказаться сложным, но решение проще некуда.

– Да, исполнение оказалось сложным, это верно… – вздохнул духовник, посерьезнев. – Сложным – не только для тебя.

– В первую очередь не для меня, хотели вы сказать, отец, – уточнил Курт. – И это – это еще одно, что меня… смущает в этом деле. Этот священник – ведь это его смерть спасла нас, так? Это был просчет Бернхарда – не того выбрал в жертву? Слишком… что – слишком благочестивого?

– Что невероятного видит инквизитор в подобном повороте дела? – с напускной строгостью спросил духовник; Курт покривился:

– Вы словно сговорились с Бруно. Вам ли не знать, отец, насколько велика вероятность повстречать святого средь рода человеческого, и насколько оправданны могут быть подобные ожидания.