– Брысь! – повторил Том.

Приподнявшись навстречу ужасным клыкам, он мертвой хваткой вцепился волку в челюсти: правой – в нижнюю, левой – в верхнюю. Рычание превратилось в хрип. Том поднатужился. Руки грузчика, привычные к мешкам, бочкам и железнодорожным шпалам, превратились в адские механизмы, собранные из мышц, костей и сухожилий. Том тянул и тянул, не замечая, что волчья пасть становится похожей на змеиную – так широко, так противоестественно она распахнулась. Тело зверя билось в конвульсиях. Том стряхнул его с себя, в свою очередь навалился сверху, прижал к брусчатке, не прекращая тянуть что есть мочи.

Ему не хотелось думать, кто бьется под ним в агонии. Волк менялся, шерсть втягивалась в шкуру, шкура делалась кожей; сопротивление ослабевало, и Том пользовался этой милостью Господней, как мог. Что-то чмокнуло и закряхтело. Волк, больше не похожий ни на волка, ни на глыбу угля, ни даже на приличного мертвеца, достойного погребения на кладбище, вытянулся во всю длину, слабо мерцая в темноте белой кожей.

– Скотина, – буркнул Том.

И встал, держа в руке оторванную челюсть.

В случае чего, подумал молодой Рэдклиф, пригодится. Как дам кому-нибудь…

Патроны кончились.

Уронив бесполезный револьвер, доктор Ватсон следил, как пара шутов приближается к нему. Шуты были точной копией тех негодяев, которые покушались на малютку Дженни: мужчина и женщина в мантиях и чудны́х шляпах. Хорошо, сказал себе доктор, что Дженни здесь нет. И поправился: нет, плохо. Будь здесь Дженни, можно было бы рассчитывать на улыбку фортуны.

А так…

– Корифламус! – женщина взмахнула палочкой.

Паралич, оценил доктор. Частичный паралич, как после апоплексического удара. Отнялась правая половина тела – не до конца, но в достаточной мере, чтобы с трудом держаться на ногах. Левой рукой Ватсон взялся за сердце, плохо сознавая, зачем он это делает. Пальцы нащупали холодный эбонит. Покидая сад викария, доктор прихватил с собой палочку злодея, убитого скворечником. Сунул за пояс, желая изучить на досуге, и зря – досуга, похоже, больше не предвиделось, разве что в могиле.

Кончик палочки мерцал, как болотный огонек.

– Инсультус, – выдохнул Ватсон.

Он имел в виду свое состояние, а потому изумился, увидев, какой эффект произвела латынь. Болотный огонь превратился в разряд молнии. Треща, бело-синий зигзаг ринулся к женщине, тщетно пытавшейся избежать прямого контакта со взбесившимся электричеством.

– Абарга грумио! – истошно закричала она.

Миновав женщину, молния шарахнула по ее напарнику. Не издав и звука, тот рухнул ничком. Воняло паленой щетиной, тело человека содрогалось, словно в припадке падучей.