– Я сожалею только о том, что утратил контроль над ситуацией. Но… это неважно. Я могу найти другой путь, узнать, как деактивировать устройство, которое она туда вшила. Как все вернуть. Я могу это сделать. Я ближе к нужным людям, чем когда-либо. Я смогу найти своего отца, где бы он ни скрывался. Я это смогу.

И я поняла, что в этом и заключался его ответ. Потому что такова была его сущность – человека, у которого всегда было все и который всегда хотел большего. Всегда хотел получить то единственное, чего не получит никогда.

Но когда он поднял на меня взгляд и я увидела его ввалившиеся темные глаза, я поняла кое-что новое. Быть может, все эти годы они с матерью на самом-то деле хотели одного и того же, пусть Клэнси и не мог никогда в этом признаться. Гордость вела в его сердце опасную игру, сражаясь со смертельной усталостью. Все еще сомневаясь, я сжала кулаки, подумав обо всех тех, кем он бездушно играл, о том, как гибли хорошие люди, чтобы у него был шанс выжить.

И все же где-то в глубине моей памяти был жив и тот мальчик на смотровом столе, перепуганный, одинокий, полный бессильной ненависти.

Я знаю, что сделал бы он, если бы мы поменялись местами, и тихий голосок внутри подталкивал меня сделать то же самое – уйти, оставив его наедине с болью и унижением, которые будут расти внутри него как раковая опухоль, пока его не уничтожат. И одного этого было достаточно, чтобы изменить решение. Потому что сколько бы он ни пытался, ему не удалось превратить меня в собственное подобие. И никогда не удастся.

Я не хотела избавить его от чувства вины.

Я не хотела его наказывать.

Это был тот самый акт милосердия.

Между нами не было барьеров и преград. Его жизнь протекала сквозь мое сознание, бурля цветами и звуками, которые мне никогда не было позволено увидеть, а я сама не была достаточно сильна, чтобы их отыскать. Я забрала все, что могла, и заменила чем-то лучшим. На нем никогда не ставили опытов, он никогда не был Оранжевым, никогда не был в Ист-Ривере или в Калифорнии. Я видела ужасные тайны, которые теперь будут навсегда похоронены во мне. Я сосредоточилась на светлом. Я оставила Клэнси только это – простую историю о том, как он провел все это время со своей матерью, как он заботился о ней все эти годы, как любовь к ней была тем средоточием чистоты и света, которое помогало ему держаться.

И когда я повернулась, чтобы уйти, в последний раз отпустив его сознание, Клэнси снова посмотрел в окно, на то, как в синем небе порхают и кружатся дрозды, и улыбнулся.

Я шла обратно в зал, опустив глаза, и в моей голове царил полнейший хаос. И эту женщину, которая вышла из туалета, я заметила, когда только с ней столкнулась, уткнувшись носом в ее ярко-рыжие кудри.