Он ударил, не додумавши, и урод этот – а как можно назвать того, кто над честными людьми издевается, в промысле разбойном помехи создавая – уклоняться не стал. Кишма в какой-то момент даже испугался, что зашибет, он-то от души бил, надеясь, что каплунок этот не только языком болтать гораздый… а мокрухи до сего дня за Кишмой не числилось…

…и не будет.

Что-то хрустнуло.

Крепко так хрустнуло. И руку Кишмы будто кипятком обдало, а с этого кипятку верная свинцовка, самолично крученая да отлитая на старом капище – пацаны знающие сказывали, что так оно верней – вдруг взяла и развалилась. А мужичок ничего, как стоял так и остался стоять.

Кошелечек вот уронил.

- Хорош, - сказал он, лоб почесывая, на котором будто бы шишка росла… то есть, сперва Кишма так подумал, а после увидал, что не шишка это. Шишки, они не так скоро растут. Эта ж прям на глазах вытягивалась… и слева другая… и после что-то да захрустело, и за спиною мужика черным плащом распахнулись крылья.

- Мамочки… - пискнул Жужель и, голос обретши, завопил на все Выселки. – Хельм явился!

- Ага, - подтвердил крыластый, когтем рог поскребывая. – Лично по твою, заметь, душу…

Этакого издевательства Кишма вынести не смог.

Он закрыл глаза.

И препозорнейшим образом рухнул во тьму.

…нет, все ж слабоватый в Хольме народец. Помнится, во времена стародавние, когда случалось Себастьяну развлекаться подобным от незамысловатым образом в Познаньске, лиходеи чувств-с не лишались, но хватались за ножи… а этот…

Себастьян склонился над павшим героем, который лежал недвижим и бледен.

…а костюмчика-то и не жаль.

Неудобный.

Себастьян хлопнул паренька по одной щеке.

По другой.

И когда веки дрогнули, левый глаз приоткрылся.

- Кайся, - велел Себастьян.