…утро выдалось солнечным.

Нарядным даже.

И тесные улочки, залитые светом, казались просторней, убогие дома выглядели почти прилично. Серые простыни, которые здесь вывешивали над улицей, обрели невиданную белизну, и даже черное пятно пепелища выглядело почти нарядным.

— Знаете, — вынужден был признать Себастьян. — До знакомства с вами тутошняя жизнь была уныла и лишена всякой живости, которую ныне, без сомнения, обрела.

— Полагаете, в этом моя вина?

— Отнюдь… просто совпало, но все же… согласитесь?

Катарина согласилась. Так ей, наверное, было проще.

Пепелище было черно-серым, что нарисованный на земле огромный глаз, который пялился в небо, надеясь именно там отыскать ответы.

Себастьян тоже поглядел.

Ишь ты, синее.

Яркое в кои-то веки. Солнце в желтом мундире да со свитой редких облачков… потеплело. Знать бы, надолго ль? И от земли пар поднимается, но это не от солнца — хорошо горело. И свезло, что огонь, будто почуявши, что хватает у воеводы иных дел, соизволил ограничится одной-единственною избой.

Пусть и выгорела она дотла.

А заборчик вот остался.

И калиточка скрипучая. И ржавое ведро без дна, насаженное на кол, что вражья голова. Ведро слабо блестело росяным боком. Прятались в пыли реденькие незабудки.

Пахло гарью и паленым мясом.

Расхаживал по пепелищу черным грачом некромант, который и при свете-то дня выглядел зловеще. И никто-то из полицейских, коих собралось изрядно — околоток за всю историю свою не помнил, чтобы столько и сразу — не смел приблизиться, нарушить таинство непонятного обряду.

Да и вовсе…

Люди тихо переговаривались, и Себастьяну доставались обрывки чужих мыслей.

…пустили петуха, и думать нечего…

…да ну, сам прокурился…