Потом закрыла пузырек и поспешно вернулась к столу.

Небо за окном уже настолько просветлело, что на стол легли тени от стоявших там исходивших паром тарелок, стаканов и чашек, и, пробравшись в кабинку, женщина хмуро посмотрела на обильный завтрак. Из открытой сумки она вынула официантский блокнотик для заказов и еще один флакон для полоскания рта, побольше, и на протяжении получаса, пока ела, непрерывно листала исписанные странички, хмуро разглядывая их и то и дело отвлекаясь, чтобы сделать глоток листерина. Яичницу она ела, держа вилку в левой руке, но когда перешла к яйцам-пашот, переложила ее в правую. Кассовый аппарат, стоявший у противоположной стены, то и дело барахлил, приводя кассиршу в отчаяние.

Когда первые лучи солнца, выглянувшего из-за гор Вальесито, добрались до пастельных рисунков, висевших на противоположной стене, блондинка подняла правую руку, показала кулак новому дню, а затем убрала блокнот и жидкость для полоскания и вышла из кабинки, оставив двадцатидолларовую купюру на столе рядом с влажной и слегка обгоревшей книгой Иена Флеминга «На тайной службе ее величества».

Официант был католиком и уловил фразу, которую она пробормотала, поравнявшись с ним: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Потом она резко толкнула входную дверь и вышла на улицу, где было холодно, несмотря на яркое солнце.

Он смотрел в окно, как она дохромала по изрезанной длинными утренними тенями стоянке до маленькой белой «Тойоты», а потом вздохнул и отправил уборщика с тряпкой и моющим средством в кабинку, где она сидела, так как был уверен, что она измазала обивку кровью. «Там, где сидела эта тощая обжора», – сказал он уборщику.

Она проехала по Лейкадия-бульвар на запад мимо старых бунгало, прятавшихся за пиниями и инжировыми деревьями, от новой приподнятой мостовой, потом пересекла железнодорожные пути и свернула направо, на широкую улицу, на разделительной полосе которой росли большие старые эвкалипты; миновав несколько кварталов с темными еще витринами магазинов, где продавались доски для серфинга и винтажная одежда, она еще раз свернула, теперь налево, в одну из улочек, взбиравшихся на горку, по другую сторону которой лежало море. Рокот мотора ее машины отдавался эхом от заборов и ворот закрытых гаражей.

Участок на обращенной к морю стороне Нептун-авеню закрывала длинная стена из дикого камня, из-за которой выглядывали кроны перечных деревьев. Около въезда на частную подъездную дорожку, возле мощной сосны, оплетенной оранжевой рудбекией, женщина съехала на гравийную обочину и заглушила мотор. Ранним утром улица была пуста, если не считать пары густо покрытых росой автомобилей, припаркованных по сторонам дороги, и совершенно безмолвна – здесь не пела ни одна птица, и даже шум прибоя у подножия обрыва воспринимался как медленная, почти инфразвуковая пульсация.