Наметанным глазом Нольке определил баллоны с кислородом и водородом, большую емкость с содержимым явно медицинского назначения. Самый нижний, небольшой баллон зеленоватого цвета с вязью непонятных значков показался ему абсолютно незнакомым. Дитрих наклонился над окошком, подсветив его лучом фонарика, извлеченного из поясной сумки. Вгляделся… и резко отшатнулся:

– О, мой бог!!! Что это за дерьмо?!!

Фон Нойстиц растянул узкие губы в улыбке:

– А какая вам разница, герр Нольке? Считайте, что это один из пассажиров нашего ковчега, и всего лишь…

– Говори, живо!!! – Удар по левой щеке привел Дитриха в себя. Он сплюнул красной слюной на пол, пытаясь понять, кто же перед ним.

Высокий офицер СС. Худощавое, чуть вытянутое лицо с породистым, украшенным небольшой горбинкой, носом. Тот самый, так нелюбимый Дитрихом Нольке, черный мундир. Внимательные серые глаза. Но где он, и как здесь оказался?

Гудевшая голова медленно разворачивала замедленную кинохронику: вот он, Дитрих, сменившись с дежурства, спускается на свой уровень бункера. Открывает дверь, ведущую в «предбанник» между техническим этажом и секциями инженерного состава. И все… Темнота.

– Будешь молчать? – Эсэсовец внимательно посмотрел на Дитриха. – Ты меня слышишь?

– Слышу, герр штурмбаннфюрер. – Нольке узнал «черного». Он был с тем задавакой-аристократишкой, фон-как-его-там, который вчера поднял на борт его «девочки» три контейнера с той гадостью… – Почему я здесь? Что сделал?!! Где мой командир?