2

Крепостной двор усеивали части тел. Руки, ноги, головы…

Это было даже красиво. Идеально отсеченные кисти, все еще сжимающие оружие. Половинки лиц, все еще оскаленные в яростном крике. Веера кровавых брызг на камнях… И все это — будто сто раз отрепетировано, подогнано друг к другу, доведено до совершенства. Словно какой-то сумасшедший художник решил сделать в морге рекламную витрину. На которой смерть — прекрасна, как красавица в подвенечном платье.

Если бывают сады камней, то это был сад плоти.

Заклинание сработало на славу.

Но дело еще не кончено. Кто-то успел забраться в башню. Сквозь каменные зубцы на ее вершине сверкали доспехи, чернели охапки хвороста, ветер доносил обрывки фраз…

Стараясь не ступать в кровь, чароплет скользнул вдоль стены, придерживаясь рукой за камни. Древняя кладка. Каждый валун — огромный, шероховатый, зеленоватый от мха. Дышит мощью и древней памятью.

Чароплет добрался до ворот и вцепился в дубовый брус, вставленный вместо засова. Рыча от натуги, стащил его со скоб. Толкнул тяжелые ворота:

— Быстрее!

Упрашивать не пришлось. Чуть не сбив его с ног, в ворота влетели три всадника. За ними воины, две эльфийки-лучницы…

— Они в башне! Быстрее, не дайте им опомниться!

Отряд, словно живой таран, двинулся по двору — целеустремленный, мощный, смертоносный. И…

Какой-то неуловимый миг — и все это рассыпалось.

Кто-то решил взять меч помощнее, оставшийся без хозяина. Кто-то склонился подобрать заговоренный оберег. Кто-то стягивал перстень с пальца обрубленной руки…

Был отряд воинов — и вот уже стая мародеров.

— Черт бы вас побрал, не сейчас! — крикнул чароплет. — Добейте их! Иначе они запалят костер! Дым предупредит соседнюю заставу! Сюда пришлют подкрепление!

Но они не слушали.

Они уже забыли, ради чего шли сюда. Они забыли, что где-то гибли их товарищи. Они лишь видели ничейное оружие, амулеты, золото, одежду…

Две эльфийки — высокие, холеные, умопомрачительно красивые — грызлись за украшения с останков какой-то воительницы. Сцепились как последние базарные торговки. На прекрасных, пока неподвижны, лицах — гримасы озверелых идиоток. И все их движения — неказистые, враскорячку, как у разжиревших свиней, всю жизнь не высовывавших носа из хлева…

Огромный воин убрал мечи в ножны, привалился к стене и сполз на землю, словно потерял сознание. Его здесь уже не было.