И все бы ничего, но несло от старшего гнилью и грибами. Молоко он выпил, по дому побродил, вздыхая жалобно, и в подпол просочился. Он всегда так делал.

А Эрик не удержался: пока никто не видел, собрал языком остатки каши, что налипла на дно миски. Неумело собрал, торопливо. И все-таки за первую очищенную миску ему совсем не стыдно. Ну, может, чуть-чуть. Первая все-таки.

Отец заметил. Как он на Эрика посмотрел! Прям боевой василиск без прищура. Эрик думал, что замертво сляжет: так и застыл на лавке, боясь пошевелиться. Камень он уже или мальчишка еще?..

— Ты вырос, сын. — Мокрые от пива усы отец закинул за оттопыренные уши.

Неужели обошлось?

— Да, отец, вырос, — поддакнул Эрик.

— Пришло, значит, время. От судьбы не уйдешь…

Вверх-вниз подбородком:

— Не уйдешь. Разве что недалеко. На шаг, может, или…

Отец кашлянул в кулак.

— Ты чего головой трясешь? Зубы болят или придурь очередная? — Он повернулся к матери: — Родила ты мне, Сиг, глупца, равного которому нет во всем Мидгарде[1]. Прощайся с сыном, Сиг.

Мать зарыдала громко, протяжно. Так оплакивают угоревших от эля на погребальной тризне. Слезы текли по ее дряблому, измазанному золой лицу.

— Не реви. Собери нам в дорогу. Живо! Утром некогда будет.

Мать забегала, засуетилась, Хильд на шаг позади — помощница, будущая хозяйка. А Хед бочком — и на печку. И правильно: когда суматоха поднимается, незачем в подоле путаться…

Давно это было. Талант у Эрика прорезался.

Оказалось, он — прирожденный лизоблюд, и жир чужих тарелок — его судьба.

Мастер объедков, так его называют.

Часть первая Судьба-дорога

Часть первая

Судьба-дорога