— Кого споёшь? — презрительно сказал Пиндар. — Я, когда выпью, только битлов слушаю и Ерёму. Ерёма — это тебе не хрен чихнул… Ерёма — Чайковского может. Ну раздевайся, дура, чего стоишь? Ждёшь, пока забодаю?

Пиндар угрожающе хрюкнул.

Катя, делать нечего, стянула с себя юбку и кофту. Пиндар поощрительно жмурился и стонал.

— А трусы? — робко спросила Катя.

— И трусы, Катенька, — сказал Пиндар. — Если тебе не трудно, брось их на дерево. И повыше. Вот так, умница… Вот так, моя маленькая…

Бесстыдные глазки буравили её тело. Бесстыдный воздух обдувал её, как хотел, как давно, наверное, мечталось в его фантазиях. А бесстыдный холод лапал её за бедра, за шею, за живот. Катя поёжилась.

— Ну зачем тебе это? — всхлипнула она. — Ты же всего-навсего поросёнок, хоть и крутой.

— Я, — сказал Пиндар, — так прикалываюсь. Шучу я, Кать. Ладно, иди в деревню.

Катя начала собирать раскиданную одежду.

— Ты мне это брось, — сказал Пиндар. — Ты в деревню без одежды иди. Полезешь на дерево — забодаю.

— Но почему?

— По приколу, — усмехнулся Пиндар. — Иди-иди, там тебя, голенькую, Матвей с мужиками встретит. Накормит, согреет и спать уложит. А потом ещё раз уложит. И ещё раз. И так до утра…

Поросёнок завизжал от восторга: так, видать, понравилась мысль.

Катя, размазывая по лицу солёные капли, тихо побрела навстречу Матвею и мужикам. Бесстыдный холод обнял её, лаская всё быстрее и проникая внутрь, почти до сердца. Катя застонала, сначала тихонько… Но холод уже ничего не боялся. Он хотел её. Он получал наслаждение, терзая её, сильнее и яростнее — он дрожал и дрожало Катино тело. Он содрогнулся, счастливый, уже кончая… Катя прикусила губу.

Позади захлёбывался визгом Пиндар-шутник.

Через пять минут мимо пошёл полувековой дядька. Пиндар, нарушив притворный сон, выскочил тому прямо под ноги.

— Здорово, мужик.

— И тебе здорово, животное.

— Ну чего стоишь? Штаны-то снимай.

— Зачем?