– Я уж думал, придется подыхать медленно, – говорит Сержант, убедившись, что мы, пускай и восставшие из мертвых, но не привидения. – Теперь хоть будет, кому меня пристрелить. Сам не смогу, рука не поднимается. Манипулятор, мать его, не поднимается, я хотел сказать. Пристрелите меня, когда попрошу?

– Что здесь произошло? – игнорирует вопрос Анка.

– Да бросили они нас. Третьего дня эвакуировали командный состав и обслугу. Кто не хотел, тех… – Сержант делает секундную паузу. – На металлолом.

– А ты, значит, не захотел? – уточняю я.

– Я сначала не поверил, не мог поверить. Я тут взял одного за жабры, думал выбить из него, что происходит. Да не успел – началось.

– Какого еще «одного»?

– Штатского, – бросает Сержант и, скрипя механическими суставами, поднимается. – Пыль набилась, – объясняет он. – Скрежещу, как ветхая рухлядь. В общем, запер я этого в подсобке, он там до сих пор сидит, если не сдох. Хотите навестить?

* * *

Не знаю, тот ли это, который задавал мне вопросы в лаборатории, или какой другой – лица под намордником, похожим на водолазную маску, я не разглядел ни в тот раз, ни теперь.

– Скажите, штатский, хотите ли вы жить? – обращаюсь я к нему. Теми же погаными словами, которыми спрашивали меня.

Он вскидывается, затем безвольно оседает на грязный, серый от цементной крошки пол. И молчит.

– Жить хочешь, гнида? – подступает к штатскому Сержант. – Тебя спрашивают! Ну?!

– Вы оставите… – голос у штатского дрожит, – меня в живых?

– Возможно, – говорит Анка. – Не гарантирую. Рассказывайте.

– Что рассказывать? О чем?

– Обо всем. О войне в первую очередь.

– О войне, – повторяет живой вслед за Анкой. – Война три года назад закончилась.

– Что?! – Уцелевшим манипулятором я отодвигаю Анку в сторону и корпусом подаюсь к живому. – Что значит закончилась?

– То и значит. Воюющие стороны подписали мирный договор.

– А как же… А как же мы?