- И этот тоже аркадианец? – удивленно воззрился сенатор на мое лицо.

Павел вместо ответа изобразил короткий поклон.

- Да ты татарин настоящий! Где ты только берешь таких рабов?

- Я не знаю, кто такие татары, мой господин, но видимо это очень достойные люди, и я благодарен тебе за похвалу, - ушел от ответа Павел, вновь дополнив слова поклоном. – Желаешь посмотреть этого юношу ближе?

Сенатор, не обращая внимания на работорговца, шагнул вперед и – так же, как и Катю недавно, бесцеремонно схватил меня сухой рукой за подбородок. Я желал сейчас броситься вперед, вцепиться ему зубами в горло, бить до тех пор, пока он не перестанет дышать – но крепкая лапа надсмотрщика крепко держала меня. Если бы взглядом можно было бы убивать…

- Гляди-ка, вылитый Антиной, - пробормотал сенатор, - да ты можешь получить за него еще больше, чем за девчонку!

- Желаешь его приобрести, мой господин?

- Павел, ты же знаешь, что мне не нравятся мальчики, - хохотнул сенатор. – К тому же ты и так ограбил меня сегодня.

- Ты приобрел само совершенство, мой господин, - произнес Павел.

- Сообщишь, как появится еще что-нибудь интересное, - не прощаясь, сенатор двинулся прочь – глухо загремев сочленениями доспехов и оружием, преторианцы двинулись за ним – двое еще пробежали вперед, обгоняя господина и держа наготове щиты.

- Гай Юлий Орлов всегда первый и желанный гость в моей скромной латифундии, - подобострастно крикнул вслед сенатору Павел. Но когда работорговец развернулся, на его крупном, заплывшем жиром лице, появилось совсем другое – хищное выражение. Никакого подобострастия и почтения в помине больше не было.

- Еще не заклеймил? – поинтересовался Павел у надсмотрщика.

- Гармунд ждал господина, - низким и хриплым голосом ответил тот.

- Все верно, столь красивое лицо портить не с руки, - кивнул работорговец. – Держи его.

Гармунд легко приподнял меня, подтащив к жаровне и надавив, заставил наклонить голову. Раздалось шипение, запахло горелым мясом, а я закричал от невыносимой боли, когда торговец приставил и надавил на металлический шест, выжигая мне клеймо на шее, чуть ниже уха – а не на щеках, как у остальных рабов. Подержав несколько секунд раскалённое железо, прижатое к моей коже, Павел отбросил прут обратно в жаровню.

Склонившись в цепком захвате надсмотрщика, я беззвучно плакал.

Ведь я понимал, что такое Палатинский холм, латифундия, тога, туника, знал даже кто такой Антиной – и, содрогнувшись от отвращения, только сейчас осознал истинный смысл слов сенатора.

Я много чего знал. Но что теперь стоили выигранные городские и региональные олимпиады, знание античной истории, широкий кругозор, президентская стипендия и губернаторский грант? Какая цена всем моим знания в положении безымянного раба, если я даже не могу защитить свою девушку, которую увел в рабство этот сенатор?