В общем, пока Марта пытала Гришу, Аня могла не то что фотографию, а полутораметровую плазменную панель вынести. Но воровать ей не хотелось. Она бродила по комнате матери — видимо, Марта оставила там все так, как было при жизни женщины, только убиралась — и рассматривала вещи, ни к чему не прикасаясь. Тут были грамоты — и Гавриила, и Марты — какие-то рисунки, несколько вышитых бисером икон. На трюмо — довольно старомодном, щедро заставленном пудреницами, флакончиками и пузыречками — стояло две фотографии в одинаковых рамках. С одной улыбалась Марта: фото явно было новое, скорее всего, со школьного выпускного вечера, во всяком случае, на девушке было платье, а волосы уложены в высокую прическу. С другой смотрел Гавриил. Этой фотографии, наверное, было лет двадцать. Войцеховский — еще с натуральными глазами, зелеными, но не такими яркими, и ни в какой рискованный цвет не покрашенный, наверное, первокурсник — улыбался в камеру, щурясь от падающего на лицо солнца. У Ани мороз по коже прошел. Она вспомнила, как тот уходил по залу аэропорта, через золотые лучи, от нее и сразу в вечность, с короткой остановкой в японской больнице.

Аня прислушалась к монотонному голосу за стенкой — Гриша отвлекал потенциального противника — аккуратно взяла рамку, извлекла снимок, стараясь лишний раз не лапать, сделала фотографию на уником, убрала назад, стерев рукавом отпечатки пальцев. Взглянула на вышитую бисером икону и подумала, что лучше бы ей, Ане, отсюда валить. Это было не ее место. Понятно было, что изображенная грустная женщина в нимбе не рассказала бы Марте, что та болтает с роботом убийцы, да и брат ее тоже был убийца, если смотреть на вещи честно. Эта информация просто не подходила для такого тихого, в лучшем смысле благополучного дома, несколько мещански уютного. Даже недавняя смерть прежней хозяйки не наложила на это место никакого отпечатка печали. Было такое ощущение, что, как только солнце закатится за горизонт, откуда-нибудь из тени угла выйдет пожилая дама, смахнет пыль с и без того чистых поверхностей и сядет вышивать бисером, тихо намурлыкивая песенку, а кошка будет тереться у ее ног.

Как бы там ни было, пора было и честь знать. Прийти в дом чьего-то детства без приглашения — это было в какой-то мере равноценно тому, чтобы поковыряться в чужих вещах. Не вполне красиво.

Марта, определенно, не нуждалась. Как только деньги на счету Гавриила закончились бы, Аня взяла бы расходы на себя. Фото у нее тоже было. Следовало уходить, пока она не расплакалась и не рассказала бы этой деточке, как все на самом деле плохо. Или, в крайнем случае, не задохнулась бы: тут все было в длинной белой шерсти гипоаллергенной ангорской кошки, но, увы, организм Ани в ее гипоаллергенность решительно не верил.