Первый вопль предназначался Чернильнице, которому он диктовал письмо. Второе относилось к сторожу, который жался в углу ковра и рассеянно царапал посохом паркет. Последнее было направлено в телефонную трубку.

– Почему еще не готовы плакаты на арку? Даю последний срок: до завтра к обеду! Составить план мероприятий повышения уровня безопасности, охране надлежит наметить подступы к…

– Нельзя ли помедленнее, я же не диктофон! – возроптал Чернильница, мужчина молодой и статный, чуть ли не предел бабских мечтаний. – Не поспеваю записывать.

Мэр зашипел, как самовар в последней стадии кипячения:

– Мало того, что ты меня прервал, так еще и не следишь за моими словами! Последнее я говорил сторожу!

– Слежу, слежу, уже четырнадцать часов все слежу, а ты не догадался хоть один перерыв сделать. Ни отдыха, ни чашечки настойки из сладких корешков!

– Некогда нам! Некогда! Фестиваль стучит в дверь!

В кабинет вошел Смуф Нарукавкин и елейно улыбнулся:

– Нет, это не Фестиваль, Ваше[2] благородие. Это всего-то я постучал. Покорно прошу извинить, я заскочил всего за подписью… Вот здесь, прошу.

Размашисто ставя подпись под документами, Мэр доходчиво объяснил Нарукавкину, что Фестиваль Сладкой Сказки – не человек и буквально через дверь не входит.

– У тебя вся родня разве такая недогадливая, Нарукавкин?

– Нет, дядя, не вся.

– Сколько раз тебе повторять: не зови меня дядей в рабочее время!

– Да, дя…

Крепкий родственный пинок выдворил Смуфа из кабинета.

– Але! Месье ле мэ-р-р-р! – послышалось из телефонной трубки. Акцент был интуристический.

– Не паясничай! Запрещаю тебе прикидываться иностранкой в моем присутствии!

– Да я только спросить хотела, кому сдавать сор из избы?

– Ждите на площади! Чтобы не скучать – подметите ее! Пришлю рассыльного проверить! Отбой.

Мэр на миг замолчал, чтобы перевести дух.