Теперь тени запульсировали настойчивее, словно рок-кляксы Роршаха. Что ты видишь: бабочку или тазовые кости скелета?

…открытое окно или открытую рану…

Она вновь резко остановила запись и отвернулась от монитора. Опять то же самое чувство, что ее гипнотизируют. И даже хуже.

Джина провела рукой по голове, где находились имплантаты. Послушайся она Марка и зайди поглубже – тоже бы, наверное, выдала нечто столь же извращенное.

Людовик в спальне заворочался, но не проснулся. Пойти, что ли, и привести его, чтобы проверить, выдержит ли он просмотр этой открытки с темной стороны? Когда он вдруг объявился в подвале у этих «Шею в петлю», то она не знала, плакать ей или смеяться.

Почему ты не подождала меня? Почему не пришла ко мне?

На эти вопросы она не могла ответить; тогдашнее состояние не способствовало объяснениям.

Если собираешься регулярно доходить до такого состояния, придется и мне запустить руку в запас верных стимуляторов.

Да кто тебя просит? Слова выплеснулись из нее наподобие рвоты.

Без спросу, я доброволец.

Разве мамочка не предупреждала тебя – никогда не лезь без спроса?

Господи! Он ударил по рулю авто обоими кулаками – раз, второй, третий – так, что вся машинка затряслась, словно кусок дерьма, каковым и являлась. Да чего тебе надо? Чего тебе, черт возьми, все-таки надо?

Она снова обернулась на дверь в спальню. Чего надо? Как для начала насчет сорока семи миль через звук, режущий не хуже колючей проволоки? До вещей по-настоящему смертельных мы доберемся позже. Потому что мы делаем то, что делаем, и делаем, потому что можем.