Что такое контракт — вот это я хорошо представлял. В Уоппингер-Фоллз была прядильная фабрика, выпускавшая дешевенькие ткани. Как они отличались от тех, что ткала на своем ручном станке моя мать! Хотя ей шло уже к пятидесяти, она легко могла бы законтрактоваться на отличных условиях; она и сама признавала, что легче было бы халтурить на фабрике, чем, конкурируя с нею, ткать на дому. Но это ж моя мать… Покачает упрямо головой и закончит: «Свободной родилась — свободной помру».

Во времена деда Ходжинса, если верить легендам и преданиям, мужчины молодыми женились на молодых женщинах, а семьи были большими; между дедом и мною могло бы оказаться пять поколений вместо двух. И — уйма дядьев и теток, кузенов и кузин, братьев, сестер… Теперь нормой стали поздние браки, и никто не решался заводить больше одного ребенка.

Если бы не война… Эта тема всплывала вновь и вновь, лишь слегка видоизменяясь в зависимости от того, о чем шел разговор.

Если бы не война — не уезжали бы из страны самые энергичные юноши и девушки; иностранцы не шлялись бы по нашей земле, как экскурсанты, посетившие помойку; а великие державы дважды бы думали, прежде чем посылать сюда войска для наведения порядка, если как-то задели кого-либо из их подданных. Если бы не война, ненавистный бостонский скупщик — ненавистный матери, но меня, признаться, приводивший в восхищение своим ярким жилетом да запахом мыла и средства для укрепления волос — не приезжал бы, как хозяин, то и дело за бесценок скупая все, что ткала мать.

— Иностранец! — всегда восклицала она, стоило ему уйти. — Такое чудесное сукно вывозит из страны!

Отец однажды рискнул заметить:

— Он лишь делает то, за что ему платят.

— О! Будьте уверены, Бэкмэйкеры не дадут иностранцев в обиду! Что отец, что сын. Дай вам волю, то-то ворье разгуляется!

Таков был первый услышанный мною намек на позор дедушки Бэкмэйкера. Портрету этого предка не было места в доме — и уж подавно над

камином. И дело заключалось не только в том, что отец моего отца по рождению был иностранцем — нет, он сам по себе был темной личностью; он продолжал верить в те идеи, за которые сражался дед Ходжинс, даже когда жизнь доказала их несостоятельность. Уж не помню, как мне стало известно, что дедушка Бэкмэйкер там и сям ораторствовал за равные права для негров или против повальных судов Линча, столь распространившихся на Севере и столь контрастировавших с мягким обращением, которым пользовались черные лишенцы в Конфедерации. Откуда дедушку только не прогоняли — тоже не помню, как я это узнал — прежде чем ему удалось осесть в Уоппингер-Фоллз, но и тут до самой его смерти люди злобно ворчали у него за спиной: «Грязный аболиционист!» — представляете, какая чудовищная брань? Доподлинно знаю лишь: вследствие всех этих прегрешений дедушки отец мой, кроткий работящий маленький хлопотун, был совершенно под башмаком у моей матери; она ни на минуту не давала ему забыть, что один Ходжинс или Маккормик стоит сотни Бэкмэйкеров.