Отложив трудный вопрос на потом, Вит принялся осматриваться.
Лежал он на кровати. На матерой кроватище, под тяжелым балдахином с кистями по краям. Минут пять любовался вышивкой: рычат львы, похожие на дядьку Штефана… благородные рыцари давят зверюг голыми руками… дамы рукоплещут… Красота! Гладкое и мягкое на поверку оказалось дорогущей тканью. Кажется, ее «атасом» называют. Или «атласом»? Рядом валялась скомканная перина – видать, во сне ворочался и сбросил. Э, да он же голый! Одежу забрали, гады!
Чтоб не сбежал.
Взгляд заметался по комнате – шелковая обивка стен, лепнина потолка, канделябры из бронзы… Украли, пакостники! Сперли! Кожух, новый совсем… шапка!.. башмаки!!! Спрыгнув с кровати, Вит охнул: ступни утонули в мягком ворсе ковра. У окна, отнюдь не забранного решетками, на сундучке валялся знакомый кошель. Набитый под завязку. Ф-фух… вот ведь дурачье! Взять одежу, а деньги оставить! От таких сбежать – пустяки…
Деликатный стук в дверь. Даже не успев как следует обрадоваться, юноша мигом юркнул обратно, натянув перину по уши.
Зайдут, а он – в чем мать родила.
Стыдоба!
– Проснулся ли молодой господин? – осведомились снаружи.
В горле пискнуло:
– Я… я это… Ага!
Еще в октябре Вит непременно принял бы вошедшего за самого главного рыцаря. Небось в ножки пал бы. Однако сейчас от взгляда не укрылись ни граненая булава «массюэль» на поясе, ни особый покрой и расцветка одежды. Обычный слуга. Правда, из челяди знатного дворянина.
Слуга низко-низко поклонился.
– Хорошо ли, молодой господин, изволили почивать?
– Я…
Вовремя пришли на ум братцы Базильсоны. Они ведь тоже его за благородного принимали! Может, и этот?..
– Прикажете начать утренний туалет?
– Да я… – от слова «туалет» не приходилось ждать ничего хорошего. Небось сперва ногти рвать станут. – Мне б штаны…
Бесстрастное лицо слуги изобразило намек на вежливое удивление.
– Молодому господину не подобает ходить в… э-э-э… в его прежних