Вечное ожидание сумерек кутало город в одеяло.
Браво, маэстро.
Бис.
Перейдя через площадь, Петер увидел игрока в сером. Три чашечки, мелодично звеня, вихрем крутились по брусчатке. Рядом топтался жирный бородач в нарочито грязном рубище.
– Стоп. Эта, – ткнул он корявым пальцем в левую чашку.
Перевернул.
В ответ с насмешкой звякнула пустота.
Игрок красноречиво развел руками, и бородач, ссутулившись, понуро скрылся за углом.
– А, это ты? – поднял взгляд на Сьлядека игрок в сером. – Так где, говоришь, находится город Гульденберг? Неподалеку от Лейдена? Ну-ну!
Он весело рассмеялся и вдруг невпопад сообщил:
– Вон в том здании, со львами у входа, есть отличный концертный зал. Тебе понравится.
– За что вы меня? – спросил Петер.
Игрок помолчал, играя в чашечки сам с собой. По-настоящему, только без монетки.
– А ты меня за что? – откликнулся он. Словно как тогда, в «Eden’е», подрядился работать эхом.
– Я? Вас?!
– Ты! Меня! Что ж ты творишь, сукин сын! Ходит он! Бродит он! – Руки мелькали стрижами в июньском небе. Чашечки менялись местами с неуловимой скоростью, слегка позвякивая. Казалось, это одна-единственная чаша кружится волчком, притворяясь троицей. Впору ухватиться за перила, дерево, фонарь, за что-нибудь, лишь бы не кинуться сломя голову в омут вращения, тщетно взывая: «Да минет меня чаша сия!» – Какой Яблонец? Какой Хольне?! Какой, к чертям, Витольд Хенингский, если никакого Хенинга отродясь не было?! Нету Хенинга! Нету Витольда! Истории он, гаденыш, слушает… Ушки у него, красавца, на макушке! Ты хоть понимаешь, что делаешь? Где ходишь, ноги б тебе переломать?!
Попятившись, Сьлядек отчаянно моргал. Смотреть на игрока было больно. Голос существа в сером вкручивался винтом, лязгал диссонансами, делаясь выше, напоминая женский. Вбивал знаки восклицания, как иглы под ногти. Знаки вопросов изгибались клещами. Многоточия кидались под ноги стаей псов.
Улица стонала.
– У меня абсолютный слух! Я знаю! Я