И перешагнув через какой-то внутренний барьер (а мятущееся подсознание изо всех сил вопило вконец помутившемуся рассудку: «Остановись, безумец!»), Читрадрива еле выдавил из себя:

— А не скажете ли мне, ваше высочество, на кого вы похожи: на отца или на мать?

Ему почудилось, что принцесса ощутимо вздрогнула. С некоторым запозданием Читрадрива понял, что прозевал момент, когда можно было попытаться поглубже проникнуть в сознание Катарины. Теперь уже поздно. С холодным смешком принцесса спросила:

— А зачем вам это знать?

— Да так…

— Но всё же? — мягко настаивала Катарина.

— Поверьте, ваше высочество, я спросил просто так.

— Синьор Андреа, отказывая даме в ответе, вы поступаете невежливо. Неужели вы рискнёте предстать передо мной в невыгодном свете?

Принцесса встала со своего места, медленно обошла стол и остановилась за спиной Читрадривы. Ждёт. Но в самом деле, не рассказывать же ей историю своего появления на свет! Чёрт, до чего неловко вышло. Если бы не густой аромат благовоний, он бы сообразил, о чём говорить, как оправдаться… Аромат волновал кровь и словно бы стеснял горло. Теперь Читрадрива дышал с трудом, прерывисто. Время от времени мелкая дрожь пробегала по обмякшему телу, кровь мерными толчками ударяла в голову, перед глазами вспыхивали и гасли яркие искорки, сознание мутилось.

— Я жду, — донеслось сзади. В голосе Катарины появилось лёгкое раздражение.

Читрадрива совсем не хотел злить принцессу, вернувшую ему свободу. Чтобы замять неприятный инцидент, он попытался выразиться в том смысле, что покорно благодарит её высочество за проявленное сочувствие к чужеземцу. Как вдруг сказал совсем не то, что хотел:

— А вы не боитесь оставаться со мной наедине в столь поздний час?

Это ещё что за бестактность?! И как такое с языка сорвалось!..

Звонкий смех показал, что принцесса по достоинству оценила ловушку, в которую гость загнал себя с поразительной неловкостью, и намерена сейчас же воспользоваться его просчётом. У Читрадривы осталось единственное желание — покинуть эту ненавистную душную комнату, но и оно утонуло в недрах угасающего рассудка, сгорело вместе с телом, которое было объято невидимым огнём. Читрадрива чувствовал на себе ласкающий, но в то же время властный взгляд необычных, до боли знакомых глаз Катарины. Никогда он не испытывал столь упорной борьбы рассудка и роковой силы женского колдовства, ломавшего его волю. Отчаявшись, Читрадрива в последний раз попытался вырваться из липкого плена густого как мёд аромата, давившего на мозг свинцовой тяжестью, и залепетал: