— Но… Мэнс, я же отпустил Солберна с Хатавульфом на смерть! Да, я пытался отговорить их, ни капельки не думая о том, чем может обернуться мое безрассудство. Но они не послушались. Континуум неподатлив даже в таких мелочах.

— Откуда вы знаете, что ваша затея провалилась? Водан, что появлялся среди ваших готов из поколения в поколение, подвигнул тех, кто происходит от вас, искать себе славы и вершить великие деяния. В решающей схватке с Эрманарихом они, веря в то, что с ними Водан, вполне могут добиться своего.

— Вы хотите сказать… О, Мэнс!

— Они не должны, — проронил Эверард.

Боль захлестнула меня, накатила, как волна.

— А почему нет? Кому будет дело до какого-то короля уже через несколько десятилетий, не говоря о полутора тысячах лет?

— Вам. Вам и вашим товарищам, — ответил Эверард; во взгляде его сквозила жалость. — Помните, первоначально вы намеревались установить источник предания о Хамдире и Серли. А как быть с эддическими сказителями, с теми, кто складывал саги, и с прочими безвестными поэтами? Главное, впрочем, то, что Эрманарих — историческая личность, заметная фигура своей эпохи. То есть дата его смерти и то, как он окончил дни, историкам известны. События, которые последовали за его кончиной, потрясли мир. Поэтому ваш поступок — отнюдь не легкая рябь на поверхности потока времени, а скорее могучий водоворот. Единственный способ совладать с ним — замкнуть петлю.

С моих губ сорвалось бессмысленное, ненужное:

— Как?

Эверард произнес приговор:

— Поверьте, Карл, я разделяю ваше горе. В «Саге о Вольсунгах» говорится, что Хамдир и Серли почти победили, но их предал появившийся ниоткуда Один. Это были вы, Карл, вы и никто иной.

372 г

372 г

Ночь наступила совсем недавно, и луна еще не взошла. Над холмами и лесами, где притаились тени, бледно сверкали звезды. На камнях потихоньку выступала роса. В холодном, неподвижном воздухе топот множества конских копыт разносился далеко окрест. В полумраке, вздымаясь и опадая подобно морским волнам, поблескивали шлемы и наконечники копий.

Король Эрманарих пировал в самом большом из своих дворцов вместе с сыновьями и дружинниками. В очагах жарко полыхало пламя. Свет ламп с трудом пробивался сквозь дымовую завесу; на стенах колыхались, словно ожившие, шпалеры, подрагивали оленьи рога, будто шевелились резные изображения на колоннах. Сияли золотые запястья и ожерелья, стукались друг о друга кубки, горланили и распевали песни хриплые голоса. Вокруг столов сновали рабы. Над головами пирующих нависали окутанные мраком стропила.

Эрманариху мешал веселиться Сибихо.