Ночь, когда бруктеры собрались в своем святилище, стояла ясная, хотя и холодная. Может быть, это был добрый знак. Обрывки облаков мчались по ветру, такие призрачные рядом с полной луной, плывущей среди них. Тускло поблескивали редкие звезды. Деревья в роще казались сплошной черной массой, только на самом верху скребли небо отдельные голые ветви. Их скрип звучал, словно незнакомая речь в ответ на шум и завывание ветра.

С шипением и треском горел костер. Пламя вырывалось из раскаленного добела сердца желтыми и красными языками. Искры взвивались вверх, бросая вызов звездам, и умирали. Неровный свет едва достигал огромных стволов вокруг прогалины, и казалось, они шевелятся, будто тени. Пламя высвечивало копья и зрачки собравшихся мужчин, выхватывало из тьмы их мрачные лица, и тут же свет его терялся в густых бородах и обтрепанных одеждах.

Позади костра вырисовывались изображения богов, грубо вырезанные из целых бревен. Уоен, Тив и Донар стояли серые, в трещинах, заросшие мхом и поганками. Сияла под луной Нерха — поновее и свежевыкрашенная; вырезал ее способный раб из южных земель. В дрожащем свете пламени ее можно было бы принять за саму ожившую богиню. Дикого кабана, жарящегося на углях, убили скорее для нее, чем для других.

Мужчин собралось немного, и большинство были немолоды. Все, кто мог, последовали за своими вождями и пересекли Рейн прошлым летом, чтобы сражаться с батавийцем Бермандом против римлян. Они все еще находились там, и дома их очень ждали. Вел-Эдх призвала глав бруктерских кланов собраться этой ночью на совет и выслушать ее обращение к ним.

Дыхание замерло на губах мужчин, когда она появилась. Ее серебристо-белое одеяние было оторочено темным мехом, на груди горело ожерелье из необработанного янтаря. Ветер волнами колыхал юбку, а плащ развевался, словно огромные крылья. Кто знал, какие мысли скрывались под ее капюшоном? Она подняла руки — блеснули на свету, будто маленькие змейки, золотые кольца. Копья склонились к земле.

Хайдхин, распоряжавшийся приготовлением кабана, стоял у самого костра, отдельно от других. Он вытащил свой нож, поднес лезвие к губам, снова сунул в ножны.

— Рады видеть тебя, госпожа, — приветствовал он Вел-Эдх. — Смотри, сюда пришли, как ты велела, те, кто может говорить от имени своего народа, — чтобы услышать, что боги сообщат им твоими устами. Начинай, прошу тебя.

Эдх опустила руки. Хотя и негромкий, ее голос прорывался сквозь ночные звуки. Что-то слышалось в нем иноземное, даже сильнее, чем у Хайдхина, — может быть, сам голос то поднимался, то опадал, словно прибой, бьющийся о далекий берег. Видимо, от этого все относились к ней с почтением и немного со страхом.