«Что-то случилось», — это была первая мысль после пробуждения.

Галка чувствовала такую слабость, что с трудом заставила себя пошевелить здоровой левой рукой. В ушах тоненькими, на грани слуха, голосами звенели невидимые колокольчики. Рана сильно болела, уже тупой болью, обещавшей пусть долгое, но выздоровление. Хорошо еще, что она мелких габаритов. Пробило навылет, даже не по-женски крепкая мускулатура не задержала эту чертову французскую картечину. Иначе доктору Леклерку пришлось бы ко всему компоту еще кусок металла вырезать. И без того инфекцию занесло, сколько-то дней в отключке провалялась. Два или три? А доктор, помнится, объяснял, как ей неслыханно повезло, что картечь не сломала ее косточки и не задела крупную вену, только второстепенные сосуды… Но что это был за звук? Галка готова была поспорить — близкий пушечный выстрел.

Гам на палубе, на который она поначалу не обратила внимания, усиливался. Галка напрягла слух… «Спорят? О чем, интересно узнать? Ох, не нравится мне сочетание подобных споров с пушечными выстрелами…» Правая рука была туго примотана к телу поверх рубашки. Тряпки свежие, сама рубашка и простыня — тоже. Значит, Джеймс смотрит за ней как за маленьким ребенком. «Бедный Джек, — мелькнула мысль. — Насколько мне повезло с ним, насколько же ему не повезло со мной». Галка не без труда откинула тонкое одеяло. Потом с минуту собиралась духом… и села. Это усилие отозвалось острой болью в правом плече, темнотой перед глазами и проступило обильной испариной на висках. Кое-как переждав этот приступ тошнотворной слабости, Галка протянула руку к крышке сундука, где хранилась ее походная одежда…

…Второй выстрел — напоминание, десять минут до срока — вот-вот должен был прозвучать, а спор на палубе «Гардарики», изредка перемежавшийся короткими периодами гнетущей тишины, продолжался. Хайме видел, что за ним большинство, и гнул свое.

— Сдадимся! — напирал он. — Мы ведь сейчас на французской службе, и испанцы должны будут обращаться с нами как с военнопленными! Я знаю, мне объясняли!

— Плохо объясняли! — Пьер еще не схватил его и не начал бить морду только потому, что тогда точно на палубе начался бы ад кромешный. — Это в Европе ты был бы «военнопленный», а здесь испанцы любого чужака считают подлым разбойником и вешают на рее при первом удобном случае! Да ты и сам это знаешь! Сдаваться? Кому? Этим донам? Да чтоб я сдох!

— Это кто тут собрался сдаваться?

Голос Галки был еще слаб. Но она воспользовалась мгновением тишины, наступившим после эмоциональной речи Пьера, и ее услышали. И разом обернулись… М-да, капитан «Гардарики» действительно переживала не лучшие времена, хотя до того уже бывала дважды ранена. Исхудавшее, бледное до пергаментной желтизны лицо с темными кругами под глазами. Тусклые растрепанные волосы, разметавшиеся по плечам. Рука на повязке. И стоит скособочившись, прислонившись здоровым плечом к косяку двери.