Я тогда подумала, что это всё из-за проклятого Ист-Энда и его ядовитого смога, который мама кожей впитывала. Там и не такие чудики попадались.

И стала я замечать, что Рэйнард тоже меняется. Только я-то явно преобразилась, слепым нужно быть, чтобы щупалец не увидеть, а с братом моим не так было. Только я, наверное, и могла уловить эти перемены, до того они были незаметные. Вроде черты лица те же – а человек другой. Выражение лица другое. Взгляд другой. Я снаружи менялась, а он где-то внутри. Правда, потом это и внешне проявилось, так медленно, что и не заметишь, а только с каждым днем мы всё меньше и меньше друг на друга походили. Думаю, не будь меня рядом, никто бы и не заметил, что Рэйнард так меняется. Вот поэтому-то мы раньше были как две капли воды, а теперь совсем не похожи, даже как будто и не родня.

Но главное у брата, конечно, не снаружи, а все-таки внутри было. Где-то там, в мозгах, всё менялось. Он о чем-то непонятном говорить начал. Я его с самого детства не всегда понимала, он умнее меня был и разбирался в таких вещах, в которых я совсем терялась, но тут дело было не в этом. Сидят, например, на лавочке в саду Айзек Белмонт и Мелани Хаммонд, болтают, ничего такого удивительного или особенного, даже за руки не держатся. А Рэйнард вдруг говорит: «Она ему нравится». Как, спрашиваю его, узнал, откуда? А брат в ответ: «Чувствую». А через неделю Айзек и Мелани уже и за руки держатся, и яблоками друг друга кормят. Я сначала думала, что Рэйнард просто так меня дразнит. Подумаешь, сказал ему Айзек, что влюбился в Мелани, а брат и решил подшутить. Но только чем дальше, тем больше брат такого рассказывал, что объяснить уже не получалось. То про старших ребят, которые с нами и не общались никогда, а то и про сестер-культисток. Глянул на одну как-то и говорит мне: «У нее сын был, но умер из-за этого культа. А она всё равно здесь. Я так чувствую». Уж, наверное, это не она сама ему шепнула! А брат не врал, это я всегда чувствовала, скажу я вам, мы же все-таки близнецы.

Я вам всё за пять минут рассказала, но на самом деле, это целых пять лет длилось. С того времени, когда я у себя с рукой неправильности заметила, до того, как у меня предплечье щупальцами обросло, а Рэйнард стал сам на себя не похож, а главное, стал «чувствовать», что у людей в головах.

Но такое со всеми нами там творилось. У Бекки Холбрук, моей второй подружки, глаза стали белые-белые, как молоко, а губы сморщились и стали до того тонкие, что их и не видно было, зубы постоянно торчали, будто она всегда скалится. А у Саймона Крайтона, который мне нравился… В общем, перестал он мне нравиться, скажу я вам. Кажется, только у моего брата больше изменений внутри, чем снаружи было. Но мы не задумывались, отчего это и почему. Просто так было, и всё.