Стреляют слева – там стадион и здание министерства. Полномасштабную разведку вокруг него я не проводил, местность не изучал, но знаю. Дорога, стадион, и прямо к нему примыкает здание министерства. Если наши заняли стадион – это хорошо. Там можно держать оборону, причем очень долго. Стадион от домов, которые могут послужить прибежищем для снайперов и гранатометчиков, отделяет около четырехсот метров – потому что около стадиона расположены стоянки для автомобилей. Достаточно для того, чтобы держать террористов на расстоянии. Если же стадион в руках боевиков, то все – с него можно даже гранату до окон министерства добросить. Судя по тому, что стрельба вовсю идет, стадион все-таки наш.
Надо пробираться туда. Скверно то, что нет ножа, он бы сейчас пригодился как бесшумное оружие. О глушителе и не говорю.
Ни слова не говоря, сворачиваю в проулок. До позиций боевиков лучше вообще добираться дворами и проулками, осторожно и будучи постоянно наготове. Пуля – она, знаете ли, дура…
Сворачиваю в подъезд ближайшего дома – в первый. Обычно в первом или последнем подъезде делают люк на крышу. Осмотреться надо, может, даже удастся по крышам пройти.
Дверь в подъезд – стальная, надежная – конечно же, выбита. Первый этаж. Второй…
Видимо, все-таки какие-то опознавательные знаки у боевиков есть, а может, американский автомат привлек их внимание. На площадке между третьим и четвертым этажом стояли трое, один из них курил, а двое просто стояли. Та же одежда, что и у нас, лица замотаны клетчатыми арабскими платками. И один из них, увидев меня, видимо, сильно удивился – не испугался, а именно удивился. И задал вопрос…
– What’s happened?
– Nothing special, I’m…
Дистанция для удара была уже достаточной, и я, не договорив, ударил – коленом в пах, со всей силы, всем телом подаваясь вперед. Запрещенный в спорте прием, за него сразу дисквалификация, но на войне запрещенных приемов и неспортивного поведения не бывает, так нас наставлял инструктор по РБ. Делайте все, чтобы победить.
Под моим коленом что-то лопнуло, британец даже не завизжал, заскулил на высокой, пронзительной ноте. Продолжая движение и пользуясь элементом внезапности, я выбросил левую руку с растопыренными пальцами в глаза повернувшемуся ко мне второму. Мизинец ткнулся во что-то горячее, мокрое, поддающееся под пальцами – и дикий вой ударил по ушам.
Третий успел – понимая, что не успеет ни с автоматом, ни с пистолетом, он выбросил вперед руку с мгновенно выхваченным клинком, ударил широким, маховым движением. Но расстояние между нами уже было слишком маленьким, первым же шагом я сократил его до критического и подставил под удар предплечье – ставить блок было некогда. Третьего же я ударил со всей силы в горло, сжатым до боли в пальцах кулаком, целясь в адамово яблоко. Снова попал – захрипев, британец начал оседать по стене, выпучив глаза. Сломана гортань, скорее всего и трахея повреждена – с этим не живут, умрет от удушья через минуту.