Прохоров Виктор Антонович, учитель химии и биологии, еще месяц назад смертник, а теперь круглощекий и деловитый, стоял у прилавка канцтоваров, и рядом с ним имелась маленькая девочка в красном пальтишке.
Ким отпрянул.
Глаза Прохорова изменились — он узнал Кима.
— Здра-авствуйте, — сказал чуть нараспев. — Рад ви-идеть…
— Деда, — сказала девочка и нетерпеливо дернула Прохорова за рукав. — Я выберу синенький и вон тот желтый.
Ким стоял, не зная, что сказать.
…Специалисты, отлично знающие свое дело. Для них пациенты были номинальными людьми, телами, механизмами, записями в истории болезни, собранием анализов и диаграмм. Соотношение смертей и ремиссий зависело от везения да от профессионализма. «К
— Я тоже рад вас видеть, — сказал Ким. — Я тоже… Извините.
И поспешил прочь. Малодушно сбежал.
«Пандем…»
«Да, Ким», — голос внутри головы.
«Ах, черт… Будь ты неладен…»
«Поверни налево в стеклянную дверь, там бутик, примерочная за желтой занавеской, возьми любой свитер, спрячься в примерочной, поговорим…»
Тяжелая ткань закрылась, отрезая кабинку от пустынного отдела дорогой одежды. В высоком зеркале Ким увидел свое незнакомое лицо — бледное, с очень тонкими белыми губами; опустился на кожаный табурет, положил на колени синий, как небо, свитер — на три размера меньше, чем мог бы на себя натянуть.
…Мог ли он знать, что за дверью налево — этот самый бутик? Теоретически — да… Знал, да забыл…
«Ты нервничаешь. Ты начинаешь в меня верить. Твое представление о мире плывет».
Голос Пандема звучал внутри головы. Ким снова посмотрел на себя в зеркало, засмеялся — тихо, чтобы не смущать продавщиц. Боже мой, и это мужчина, хирург…
«Это нормальная человеческая реакция, Ким. Под слоем твоего страха и неверия имеется радость, естественное чувство при мысли о том, что кто-то должен был умереть — но живет».
«Пандем…»