— Мы все принадлежим Богине. Она нас родила, она нас поит и кормит.

— Ты говоришь о земле?

— Да, Мариам, о земле. Она наша Мать. А солнце — наш Отец.

— Солнце и есть — Господь?

— Нет, дорогая. Солнце — Бог Отец. Солнце — всего лишь пушинка на теле Господа. Солнце мы видим. А Господь невидимый, но очень могучий Дух, который может погубить, а может облагодетельствовать наше Солнце.

— Стало быть, Господь оживляет и землю, и солнце, и звёзды, и людей?

— Совершенно так, Мариам. Совершенно так.

— Разумею, равви, — она опустила голову, задумалась, потом снова обратилась к Габриэлю. — Священники часто говорят, что мир грешен. Чем он грешен? Что есть грех мира?

— Нет греха изначально. Но вы те, кто делает грех, когда люди делают вещи, подобные природе разврата. Грех это разврат. Сие — чрезмерность во всём.

— В еде, в питье? В любви и войне?

— Да, Мариам. Именно всё так.

— Но мы ведь тоже предаёмся любви. И милуемся, и чувствуем от этого радость… Это грех?

— Мы с тобой греху не предаёмся. А те, кто любится сегодня с одним, а завтра с другим, творят грех против себя же самих, — он поднял глаза к звёздному небу. — Материя видимая породила страсть и жажду, не имеющую подобия, которая произошла от чрезмерности. В каждом из вас есть невидимый сын человеческий, коего вы именуете божьим сыном. Потому говорю, что будьте бдительны, дабы кто не ввёл вас в заблуждение, говоря, что он там или он здесь. Он внутри каждого есть, но его нужно разглядеть в себе.

— Что есть чрезмерность?

Габриэль снова задумался, подбирая слова, чтобы Мариам поняла его объяснение.

— Если варить кашу, то нужно знать, сколько частей надо зёрен и воды, чтобы каша получилась достойная. Так сколько нужно чего?

— Миску зёрен и две миски воды.

— А теперь представь, что ты добавила три миски воды в одну миску зёрен.

— Я разумею. Третья миска станет чрезмерной. И тогда получится не каша, а жижа.

— Или взять огонь и дрова. Если дров слишком много, то они будут гореть долго. А если их будет мало, они сгорят быстро.