— Я — Гарич Ол'Рок, принимаю ваши слова и с готовностью становлюсь порукой им! — Он прижал свой громадный кулак к груди.

— Ну что ж… — Доски заскрипели под весом Арнольда Жеткича. — Так тому и быть, прощайте, и будь ты проклят, маленький ублюдок.

Он сплюнул мне под ноги, видимо даже хотел напоследок окинуть презрительным взглядом, только вот я не смотрел на него, мне это было уже неинтересно. Куда интересней было наблюдать за алыми облаками, ярко окрашенными уже практически скрывшимся солнцем.

Неужели это я? Неужели это все происходит по-настоящему? Как так получилось, что мне приходится убивать?

Скрип затих.

Арнольд часто-часто задышал, было слышно, как он то ли судорожно сглатывает, то ли пытается задавить рвущееся из груди рыдание. Еще вздох, мощный, отчаянный, знаете, словно пловец перед броском в холодную воду… толчок и хрип. Страшный, жуткий, от которого сердце замерло, я даже на мгновение забыл, как дышать. Агония, я не смотрел на него, но поскольку сидел прямо под петлей, видел, как судорожно мельтешат его ноги.

— Все, барон, — констатировал Гарич, подходя ближе к телу мага. — Его больше нет.

Я закрыл глаза, отрешаясь от бренного мира и погружаясь в астральную проекцию. Да, ошибки быть не должно, тело мага больше не являлось носителем искрящейся и бурлящей жизни. Все застыло, все замерло, нити энергетических потоков организма завершили свой бег, и более не видно пунцово-алой точки пульсирующего сердца. Нет. Его больше нет, мага, защитника, влюбленного в какую-то свою мечту. Он сделал выбор и собственноручно претворил его в жизнь. Грешный святой. Так, наверно, его стоило бы назвать? Ради своих целей, каких-то внутренних принципов и амбиций он готов был и пошел до конца, жертвуя самым ценным ради… любви? Тяжело, очень тяжело ворочались мысли в моей голове, наполняя душу и руки сумбурной дрожью из смеси страха и презрения к самому себе. Я чудовище. Боже, какое же я чудовище!

— Гарич, помоги. — Капитан поднял меня на руки, поднимая с настила и усаживая на одинокий стул посреди этой жуткой картины.

Как же тихо вокруг. Открыв глаза, я даже не поверил, что может быть такая тишина при скоплении такого количества народа на площади. Люди смотрели на меня, люди слушали нас. Вот они, те глаза, в которые я хотел посмотреть, вот они настоящие судьи сегодняшнего дня и моих дел неправедных. Что же вы молчите? Кричите, ликуйте или же осуждайте, но не молчите, молю! Скажите мне, кто я после всего этого? Кто? Но лишь гробовая тишина была мне ответом. Люди молчали, не было слышно даже шепотка или же шороха одежд, народ стоял, словно соляные фигуры, замерев в неподвижном… ужасе? Прав? Не прав?