— Гномиха?! — с отвращением и ужасом произнес офицер, обманутый в своих лучших чувствах. Сияющее счастьем лицо, одухотворенное, благородное, красивое превратилось в серую маску. Слезы горя брызнули из глаз. То румянец, то бледность превратили маску, заменившую лицо, в ужасный лик. Белки глаз покрылись сеткой, лопнувших кровеносных сосудов, из носа тонкой струйкой побежала кровь. Казалось, мир рухнул, принцесса обернулась парией.

Алена с презрением посмотрела на жуткий спектакль, ничего не сказала, оделась, собрала вещи и вышла вон. «Жертва предрассудков», — стучало у нее в голове, не переставая, целых два дня. Заснуть помогала только хорошая выпивка вечерами. А Сильвестр повернул на юг, он решил не соваться в столицу.

Павел Ильич.

Свой небольшой отряд Павел вел в Пантано, он решил прояснить для себя ситуацию с орденом магов. Его баронский опыт, его дворянские понятия о чести, нравственности и порядочности слились со старым опытом и старыми нравственными установками. Теперь, стеганув плеткой, мешающего его проезду старика или ребенка, Павел испытывал стыд. Служанки в гостиницах потеряли для него остатки привлекательности. Зато стражникам на дороге стало доставаться вдвойне, их спасало, что Павел старался не убивать людей напрасно. Будучи Кюном, Павел ежедневно тренировался с мечом, теперь он забросил свои занятия, и погрузился в раздумья о своем предназначении.

Недалеко от столицы, в знакомом ему городке, там, где Кюн встретил Анну, Павел повстречал Сильвестра.

— Сильвестр, дружище, рад тебя видеть живым и на свободе! Тебя не узнать!

— Кюн? Вот кого действительно трудно узнать, — товарищи обнялись, — ты похудел, загорел, повзрослел. Нет, не постарел, взгляд у тебя изменился. Хотя он у тебя всегда тяжелый был.

— Умеешь ты сделать человеку «комплемент», — притворно обиделся Павел, — и не зови меня больше Кюн. Я достиг соглашения с магами, тот эпизод в столице забыт, но зовут меня теперь Паша. Чем закончился тот злополучный рейд по тылам гномов?

— Все живы-здоровы. И даже богаты, груз серебра мы достали из озера. Летом всех неожиданно отправили в отставку.

— Отчего тогда на твоем лице «траур»?

— Пойдем, сядем, выпьем, потом и расскажу, — потащил Сильвестр Пашу за стол. Паша долго слушал мужские сопли о коварной гномихе, которая разбила сердце офицера.

— Я так и не понял, она тебя бросила? «Поматросила и бросила»? — удивился Паша.

— Я тебе битый час, имперским языком, объясняю: она — гномиха.

— Я был знаком, аш, с целыми двумя гномихами. Одна — зазнайка и стерва, происхождение обязывало, принцесса она. Вторая — очень достойная, умная, красивая, образованная и добрая. Я еду к ней в гости, с надеждой.