— Тогда идем скорее.

И мы снова побежали, на этот раз в сторону госпиталя.

Дэннер

Дверь вылетела с одного удара.

Картина, открывшаяся мне, поражала своей жестокостью, и все мои недавние размышления моментально показались наивными и в корне ошибочными.

И в этом, скажешь, люди виноваты?!

Селиванов, ты идиот, вот что я тебе скажу. Лучше вообще не думай – нечего тратить драгоценное время на то, что тебе не дано от Природы.

Обрез, связанный по рукам и ногам, висел вниз головой, притянутый ремнями к потемневшей от времени потолочной балке, одежда на нем была изорвана, кровь из многочисленных ран тяжелыми градинами капала на пол. Висел он так явно давно, судя по вздувшимся на лбу и висках жилам и багровому цвету лица. Мой старый знакомец Волейнар в волчьем обличье сидел в углу и зализывал рану на боку, нанесенную моим ножом, а рядом с Верретом стоял здоровенный бородач с каким-то острым крюком в руках.

— Явился, – хрипло, но довольно констатировал Волейнар, щуря на меня хищные желтые глаза. Добро пожаловать.

Обрез приоткрыл мутные глаза.

— Селиванов... – хрипло выдохнул он. – Вовка...

Меня бросило в жар.

— Вы что, совсем охренели?! – заорал ваш рассказчик, выхватывая меч. – Патруль, вашу мать! Пишите себе некролог! Можете начинать прямо сейчас – времени у вас считанные секунды!

— Остынь. – Бородач обернулся. – Ты больше не патрульный, забыл?

Волейнар улыбнулся, демонстрируя крепкие зубы, и произнес, сладко растягивая слова:

— Ты теперь тварь. Не-ечисть. Мерзость лесная. И твои драгоценные друзья с радостью убьют тебя при первой же возможности.

Я невольно усмехнулся. Оратор нашелся.

— Без радости, братец, вынужден тебя разочаровать, ты уж извини. Это вы не знаете что такое человеческие чувства. Но и убьют – вряд ли. Я сам себя убью, а такой тварью как вы не стану.