— Чувствую. Но я не собираюсь устраивать из своих чувств греческий театр. Предпочитаю чувствовать молча.

— Дэннер прав, – неожиданно поддержал меня Кондор. Ласточка хлопала подозрительно отяжелевшими ресницами. И в повисшей следом тишине тихо прибавила:

— Мы мало общались, но она была моей подругой…

— Она была его любовницей! – Витька ткнул в меня пальцем, с таким видом, будто только что открыл Америку.

— Ну и что! – не впечатлилась Аретейни. – Как ты не понимаешь, мы человека хороним. – Она резко распрямилась. – Думаешь, я буду злиться на Лидию за то, что она спала с ним? Это глупо. Человек умер, ясно тебе? Мы все потеряли близких. И это детский сад – устраивать теперь скандал из-за того, кто кому и кем приходился. Чего ты хочешь этим добиться?

— Ну, вообще-то, Витька имел на нее виды, вот и злится, – пояснил Даклер.

— Да заткнись ты уже, кретин!

— Ладно, – сверкнул глазами Джереми, – заткнулся.

— Хватит, – не выдержал я. Поставил стакан на стол и встал, чтобы выйти. – Отвратительно.

— Аретейни, – донесся голос Кондора из кухни. Я поднялся на второй этаж. – Лидия была бесплодной, и очень хотела детей. Она надеялась, что ты ее вылечишь…

Я тихонько прикрыл за собой балконную дверь и достал из кармана сережку. Она тускло поблескивала на ладони. Интересно, сработает?

— Лидия. – Имя застыло в сыром воздухе, будто повисло. Никто не пришел. – Лидия!

Тишина.

Ерунда все эти ваши приметы.

Я, размахнувшись, швырнул сережку с балкона и вернулся в коридор, где меня и встретила Ласточка.

— Ты в порядке? – тревожно осведомилась она. От нее пахло корицей и ванильным сахаром, а на волосах, вновь ставших темно-русыми, белела мука. – Не обращай на них внимания. Хочешь, я побуду здесь, с тобой? Я знаю, тебе плохо.

— Не надо. – Я, не удержавшись, уткнулся носом в шелковые волны ее волос. Как же ты мне нужна, ласточка… – Я в порядке.

— Я буду по ним скучать… – пробормотала она. – Я успела привязаться к Лидии. Знаешь, а Горислав меня спас…

— Он хотел тебя убить.