Но снаружи, за бортом шаттла, стремительно приближались закатные сумерки, что в точности соответствовало расчетам Карягина, который предсказал, что Становский охотнее поверит Кемрейл, чем всем остальным. И тем более – на восходящей Церере.

И действительно, взлетать Становский не торопился. А вместо этого вдруг начал раскладывать свой рюкзак, оставляя все, что было необходимо – от герметичных контейнеров с едой до лучевого карабина и устройства геодезического маятника, – на особых выдвижных полках, называемых польтеронами.

Наверное, все это предвещало, что наблюдать Цереру они будут прямо из Тамерлаева Когтя – так, как это делали древние. Не взлетая и не покидая шаттла – пока, и словно бы случайно, по пустыне не помчатся вихри-асператумы.

Для этого в грузовом отсеке у них привезено было все необходимое оборудование – и вскоре он, Демиев, займется его установкой.

Но разве имел он право раньше времени предупредить Кемрейл, что асператумы обязательно появятся и насколько велика их сокрушительная мощь? Или что Становский потому-то и затаился в Тамерлаевых пещерах один, что уже несколько раз отслеживал эти вихри, но никого больше не хотел подвергать явной опасности?

Нет; он, Демиев, не имел такого права – вдруг разом выложить все начистоту. Становский знал, что делал; Становскому нужна была Кемрейл – для того чтобы лучше понять какое-то, пока одному ему известное явление; и нельзя было, чтобы Кемрейл раньше времени запаниковала. Это помешало бы ей правильно уяснить суть явления и отвлекло бы от исследований не по записям произошедшего, а в реальном времени. Так что Демиеву пришлось бы так или иначе выполнить все, о чем говорил ему Становский.

А Становского, казалось, не останавливало даже то, что Кемрейл пока еще не успела стать похожей на тех, кто прожил в Сиэтле по меньшей мере несколько лет. Ее образ был скорее романтическим, чем отвлеченно-понимающим: копна густых темных волос переложена мелкими косицами; ворот расстегнут; и сверкает холодной льдинкой медальон…

Но для Становского все это было не важно. Должно быть, он думал лишь о том, что Кемрейл была одним из лучших планетологов в Корнуолле; и только ей он мог доверить то, чему посвятил тут, в Тамерлаевом Когте, долгие и долгие месяцы изнурительных поисков и отвергнутых теорий.

– Когда-то здесь было сооружение, напоминающее древнюю обсерваторию. Ее башня возвышалась над этим каньоном и упиралась в гряду над кратером, – сказал Становский, пробиваясь сквозь изометрические формулы, что витали над Кемрейл нескончаемыми ворохами и манили вереницами угасших многострочий.