— Я вот думаю, — неожиданно стал размышлять вслух Ирбис, — если города у нас как бы, хм… кончатся, а к тому всё идет, придётся ведь как-то устраиваться где-нибудь на развалинах старых поселений, куда не ведут тоннели? Вон их сколько вокруг… Жили же там люди как-то раньше. Вот только как? Ума не приложу… А, девчонки?

Ир обернулся назад, умудряясь при этом опытной рукой ровно держать машину, и посмотрел на девушек, снова севших сзади по разным углам сиденья. Надя кивнула и одарила мужа усталой улыбкой, а Лара как-то странно взглянула на него, резко отвернулась и хмуро уставилась куда-то сквозь заляпанное стекло. Волк, сидя справа, в задумчивости потирал ногу.

— Это если твари не решат по поверхности перемещаться, — произнёс он. — Иначе — точно крышка. Хоть на развалинах, хоть в лесу. Да и выживать там — нелёгкий, прямо скажем, труд.

Ир едва заметно кивнул и снова посмотрел на пустынную светлеющую дорогу. Больше машин навстречу не попадалось. Когда вдоль шоссе вдруг резко кончился лес и потянулась обширная бугристая городская свалка, туман окончательно рассеялся и встало солнце. Оно ярко осветило бесконечные мусорные холмы и поля, а также далёкий город, раскинувшийся неровной острой чёрной щетиной этажек во всю линию горизонта на западе. Холодное небо было очень чистым и почти белым, и только над самым центром мультика маленьким серым пятном сгущались непременные городские тучи.

* * *

Зигмунд лежал за большим белым валуном и смотрел на шоссе, морщась и вздрагивая от боли и судорог, без конца пронзавших всё его мокрое липкое тело, с ног до головы измазанное в жирном розоватом месиве. Жаль, плащ придётся выбросить, — подумал он, глядя на свою узкую ладонь, обычно такую сильную, а сейчас трясущуюся как у нищего, просящего милостыню у церкви. Другой ладонью он сжимал большой колючий орден, отторгнутый от мощной груди. Зигмунд попытался, вглядываясь в темноту, сфокусировать непослушное зрение на удаляющемся пикапе. Тот быстро исчез из виду, едва освещая себе дорогу мутными фарами. Патрик ещё какое-то время лежал, как мог, тихо и не двигаясь, пока от дороги не перестали доноситься стоны, мычание и грозное шипение, и пока не растворились в тумане все подвижные тени.

Везучие гады! Зигмунд страдальчески стиснул зубы. Нет, ну столько раз ускользнуть из его цепких рук! Он зло посмотрел вверх, в прореху тумана, на далёкие острые кристаллики звёзд.

— Если бы я верил в тебя, которого проповедую жезлом силы сей скверной и непослушной пастве, и что вся эта нечисть есть ангелы твоей кары, я бы сейчас спросил: почему, Господи? Почему ты не отдал их мне? Не отомстил за меня? Трижды! И дважды ты лишил меня приспешников! Не иначе — это помазанники твои, Господи? А как же я? А, Господи?!