Кто-то холодный, чужой и бесстрастный, пристально буровит, не оставляя ни на минуту в покое, она даже для себя мысленно нарисовала его фигуру, щуплую, закутанную с ног до головы в непроглядную темную мантию.

* * *

Меня трясло, причем не пойму, то ли от холода, то ли от высокой интоксикации организма алкоголем. Пару раз за ночь со стоном пытался встать и куда-то пойти, каждый раз обратно заботливо укладываемый чьими-то руками в постель.

Потом меня рвало, и лишь под утро я полноценно уснул, наверное, впервые нормально за эти полтора месяца блужданий по мукам.

Проснулся далеко за полдень, в незнакомом бревенчатом домике с низким потолком под мерное потрескивание полешек в дровяной печи в центре, просто молча и без резких телодвижений, покряхтывая, встал, спуская босые ноги в камыш, который всецело укрывал, похоже, земляной пол этой незнакомой хижины.

– Ну что, болезный, живой? – донесся старческий дребезжащий голосок из угла комнаты.

– Еще не знаю. – Я с сомнением ощупывал себя, то и дело морщась, когда находил многочисленные гематомы на своем теле.

– Некисло тебя так, сынок, отметелили, – посочувствовала старушка, которую я, наконец, рассмотрел своим слегка заплывшим правым глазом.

– Бывает. – Философски пожал я плечами, тут же пожалев об этом, так как ребра отозвались глухой болью.

– Зубы-то в этот раз хоть оставил? – хихикнув, из-за печи появилась вторая бабулька, точная копия первой, сидящей в углу со спицами и вязанием, неся на ухвате дымящийся чугунный горшок и ставя его на покосивший на правый бок деревянный стол.

– На месте вроде. – Я испуганно поводил языком во рту, пересчитывая свое достояние.

– Это же Гарич был? – спросила Милана, продолжая, возиться с горшком. – Старая стала, слепая, в темноте-то толком и не разглядела. Да и вы там скакали с ним как петухи в курятнике, только перья во все стороны летели.

– Ага, – кивнул я, доставая из-под топчана, на котором лежал, свои сапоги. – А портянки где?

– Простирнула, – подала вновь голос Априя Хенгельман из своего уголка. – Смердели так, что мочи не было терпеть, там, у печки бери, должны уже высохнуть.

– Есть, поди, хошь? – Хмыкнула Милана, наблюдая от стола за моими робкими попытками вновь научиться нормально передвигаться. – Полдома ночью заблевал, поганец, хотели уже под утро вообще на улицу выкинуть, устроил тут не пойми чего.

– Водички бы… – Голова хоть и не болела, но плыла и была ватной.

– За стол садись. – Махнула рукой Мила. – Вон отварчик с травками, вот кашка с грибочками, да не спеши, губы все побиты, только корка взялась, опять полопаются, вся харя в кровище будет.