Разорвал, открыл окно и выбросил – белые обрывки унеслись в ночь, словно микроскопическая снежная метель.

Остаток дороги мой спутник был необычайно нервным – то запирал купе и не отвечал на стук проводника, предлагавшего чай; то срывался и бегал по поезду. Я был даже рад тому обстоятельству, что он не мучает меня разговорами.

Настала последняя ночь, наутро прибудем в Москву. Левинзон лёг не раздеваясь. Пристроил револьвер под подушкой. Сказал:

– Послушайте, Ярилов. Теперь может произойти всякое. Если я вдруг исчезну на некоторое время, не делайте глупостей.

– Не понимаю. Что случилось?

– Возможно, некоторые изменения в политике, – тихо произнёс сосед, – имеются силы, которые считают, что теперь важнее укрепить власть в России, чем заниматься прямо сейчас переделкой истории. Этакие любители синиц в руках, чтоб их маме было плохо. Есть такой рябой грузин… Его фамилия вам ничего не скажет, пожалуй – это не Троцкий и не Бухарин, широким массам малознаком. Вылез, гад, после смерти вождя. Мягко стелет… Неважно. Помните: мы всё равно в конце концов придём за вами.

Я вскочил, сел на постели. Кажется, я грязно ругался.

– Ты, скотина краснозадая, мне плевать на себя, но что будет с моей семьёй?

– Не переживайте, Ярилов. О ваших жене и сыне известно только мне. Если вы не станете привлекать внимание, разыскивая их самостоятельно, то им ничего не угрожает. Естественно, если вы не начнёте трепаться на все стороны по поводу ваших особенных способностей и наших планов по изменению истории.