— Приказать принести вам чая, товарищ командующий фронтом? — Спросил Чибисов.

Малинский кивнул. Но движение говорило, что ему было все равно. Старик снова погрузился в карту, ища выгодные позиции и строя в уме различные сценарии возможного столкновения с американцами. Он окончательно вернулся из глубин усталости, ободренный новым вызовом, новым противником.

Вдруг Малинский с улыбкой отвернулся от карты. Затем встал с мальчишеским энтузиазмом.

— Мы побьем их, Павел Павлович. Они ждали слишком долго. Я не верю, что они смогут успеть изменить ситуацию.

Лицо Малинского приобрело решительное выражение. Чибисов ощутил, что смотрит на воплощение долгой истории русской военной традиции.

— Черт с ними, с Американцами. Пусть приходят. Мы можем победить и американцев.

Малинский удивил своего начальника штаба, положив ему руку на плечо. Чибисов рефлекторно попытался сбросить ее, но потом подавил рефлекс и заставил себя терпеть. Ему казалось, что его броня была пробита, как будто даже это дружеское прикосновение могло фатально ослабить его слабый контроль над своими легкими. Над своей судьбой.

— Понимаете, мы должны были вступить в бой. — Малинский говорил страстно, в его голосе звучал чисто русский фатализм. — Понимаете, Павел Павлович? Дело не в политической ситуации. Мы прошли через многие кризисы и похуже. Но сейчас мы должны были вступить в бой. Это был наш последним шанс. Они разбили нас без единого выстрела. Они навязали нам десятилетия гонки в военных технологиях, в экономике, и это оказалось способно уничтожить нас без всякой войны. И мы не смогли конкурировать. Мы проиграли, и это было настолько очевидно, что понятно даже полному дураку. Они смеялись над нами, Павел Павлович. Но теперь им не до смеха. Осталось только одно поле, где мы все еще можем победить их. Посмотрите на эту карту. Если американцы придут, мы разобьем их. У нас нет иного выбора.

* * *

Генерал-майор Борщак, специальный представитель КГБ при военном совете фронта, трудился над своим ежедневным отчетом. Составление официальных отчетов было целым искусством, и Борщак гордился мастерством, достигнутым в этом вопросе. Писать нужно было таким образом, чтобы указать неоспоримые факты, которые начальство сможет использовать в дальнейшем, но так, чтобы они не выглядели как прямые обвинения и могли бы получить вполне невинную интерпретацию. Чтобы если тот, о ком вы сообщали, получил бы доступ к отчету, не смог получить неожиданной власти над вами. Борщак намеревался отразить свои серьезные сомнения в Малинском и его клике, но сделать это без необдуманной прямоты, которая в один прекрасный день могла стать для него помехой.