Старушка открыла дверь в комнату. Саша пригнул голову перед низкой притолокой и все равно приложился макушкой. С улицы, с морозца показалось – в комнате тепло, даже жарко.

– Ты раздевайся, мил человек.

Саша снял телогрейку.

– Проходи, садись.

Саша уселся на скамейку у окна. Комната едва-едва освещалась светом горящих поленьев в печи, просачивающимся из-за неплотно прикрытой печной дверцы.

– Кушать хочешь?

– Не откажусь.

Саше было неудобно просить еду, но есть хотелось сильно. Банку консервов на двоих он съел еще утром, почитай – сутки минули.

Он поставил автомат на предохранитель, рукавом обтер запотевшую с мороза оружейную сталь и положил автомат на лавку, поближе к себе.

Старушка принесла чугунок, поставила на стол.

– Чем богаты, не взыщи.

В чугунке оказалась едва теплая вареная картошка. Саша и ей был рад, в три минуты съел пять крупных картофелин. Селедочки бы к ней!

– Чаю хочешь?

– Хочу.

– Только у меня заварка из сушеной моркови.

Чай был красноватого цвета, непривычного вкуса, зато горячий. Саша прихлебывал его из большой кружки, обжигаясь и дуя на поверхность. Зато быстро со-грелся.

– Спасибо! – Он отставил кружку в сторону. – Как вас звать?

– Раньше Пелагеей Лукьяновной, а сейчас все больше старухой называют.

– А что же вы не спрашиваете, как меня зовут?

– Захочешь – сам назовешься. Ложись спать, поздно уже.