Впрочем, задницей чую, Григораша со своими прожектами через год-два, всё одно, и сам бы сдох и хуторок пустил бы с молотка. Остальные… ну, думаю, что сильно хуже им бы не стало, сложно это… Хотя, что я могу знать, благополучный мальчик из светлючего будущего…

Побоку… Если б да кабы… Как там Борисыч учил: «Фишки взял — играй! Плакаться и искрить это всё потом, за кадром». А потому… Жалеть этих змеюк себе дороже. Того и гляди, внутрихуторскую войну устроят… Так и сдохнем хором жалея друг друга, а я домой хочу.

Может нахрен продать это человечье стадо пока не поздно?! И Рьянгу до кучи?!

Не-е-е. На куриц, положим, плевать, но с ентой собаченцией мы одной крови, одной стаи. А стая… это… это… Это стая.

Ну, за всё про всё сотни полторы золотых кругляков как с куста. Или за всех?! Да Григова заначка до кучи. Заманчиво, аж зубы сводит.»

— Подойди.

Мелькнувшая сбоку тень дёрнулась, потом медленно повернулась и скособочившись двинулась ко мне. Оглядевшись, узрел сзади в двух шагах кучу готовых жердей. Едва уселся, как из-за спины появилась Гретта. Сделала пару неуклюжих шагов и тяжело упала на колени. Опустила плечи, ссутулила спину и скукожившись уткнула взгляд в землю. Не смеет рабыня смотреть в глаза хозяину, но её тусклый потерянный взгляд я уловил. Сердце ухнуло пропуская удар, судорожно сглотнул, но… слов не нашёл. Дёрнулся не зная куда деть собственные руки и неожиданно для самого себя осторожно коснулся мягких коротких волос на маленьком затылке. Женщина всхлипнула и обмякнув уткнулась лицом в мои потрепанные берцы. Ощутил как затряслись плечи под жесткой тканью куртки и едва сумел выдавить:

— Иди спать, Стойкий Оловянный Солдатик.

Не смог больше. Мои слова — чужие слова чужого мира… Прибежища изнеженных, привыкших продаваться организмов. Где тело и душа на манер разменной монеты и понятия вместо чести и совести…