— Ты когда-нибудь бросишь свои сумасшедшие полеты? Спросил Лотар лежа на диване в своей каюте, и смотря в глаза Светлане прильнувшей к его плечу.

— Только когда ты бросишь свои сумасшедшие походы в море — ответила капитан Светлана Долгорукая фон Арнольд и весело рассмеялась, затем приподнялась на локте и очередная фраза ее мужа, в которой он очевидно пытался произнести что-то нравоучительное и воспитательное утонула в ее поцелуе.

Лотар знал, что то, что происходит сейчас на борту «Шеера» в его каюте, противоречит всем военным уставам России и Германии, но на корсаров и Валькирий уставы, как известно не распространяются, и поэтому он, внимательно взглянув на читателей данного романа, дотянулся до тумблера и выключил свет в своей каюте, ибо ни он сам ни его жена в рядах эксгибиционистов себя не числили.

Сербу в эту ночь снилась его Елена, с которой он на сорокамоторном бомбардировщике сбрасывал чудовищных размеров бомбу на территорию САСШ бомбу, после взрыва которой весь континент Северная Америка навечно исчезал в морской пучине. Вилли знал, что ни у кого в мире нет такого самолета и нет такой бомбы. Но он знал также и другие азбучные истины: «Великая Берта Крупп-Корнилова может все!», и если он, через Лотара фон Арнольда и его жену попросит, то она наверняка выполнит эту просьбу.

Камни алтарей на острове Рюген и в Полесье в эту историческую ночь светились необычно ярко, и кто-то сквозь это странное и непонятное науке свечение разглядел, что на одном из алтарей высечены три переплетенных кольца.

Эпилог (просьба к читателям не путать с эпитафией)

Эпилог (просьба к читателям не путать с эпитафией)

Из воспоминаний Ирины Седовой, записанных мичманом объединенного Флота Тройственного Союза Василия фон Звянгицеффа, выполнявшего боевой поход на подводном крейсере «Блюхер» под командованием капитана 1 ранга Карла Деница: «Часа через два все, включая наиболее тяжело перенесшую морскую болезнь Ларису, собрались на самой верхней, так называемой «солнечной» палубе надстройки. Воронцов успел с помощью своих навигационных приборов, гораздо более совершенных, чем секстан или все прочее, чем он пользовался в предыдущей жизни, определить место «Валгаллы». Некоторые сомнения оставались в отношении времени. — Ночью я бы запросто год вычислил, а днем… Ночи, однако, ждать не пришлось. Ровно через семнадцать минут после этих слов вахтенный робот доложил, что встречным курсом на расстоянии двадцать миль движется плавающий объект. Скорость сближения сорок четыре узла. — Ну и поздравляю! Что мы в двадцатом веке — гарантировано. У объекта скорость двадцать четыре, поскольку у нас двадцать. Минут через пятнадцать скажу с точностью до десятилетия. Прошу всех в рубку. Кому интересно, конечно… Интересно было всем. Момент, как ни крути, вполне исторический. Определяющий, можно сказать. Пока Воронцов вводил в компьютер соответствующие команды, объекты сблизились на расстояние, достаточное, чтобы сработала система опознавания. То есть оптические, радиолокационные и прочие комплексы внимательно рассмотрели цель, передали все ее характеристики в память компьютера, который соотнес их с информацией, содержащейся в «Джене» и иных справочниках военных флотов за текущий век. На полутораметровом цветном экране появилось отчетливое изображение идущего с легким креном темно-серого четырехтрубного крейсера, а бегущая строка сообщила: «Великобритания. Легкий крейсер типа «Сидней». Год постройки 1913, водоизмещение 5400 тонн, скорость 26 узлов, вооружение — 8-152-мм орудий, 1-76-мм, 2 торпедных аппарата. Анализируемый образец наиболее соответствует фотографии крейсера «Девоншир» из справочника Германского Главморштаба за 1916 год». — Ну вот и все, судари мои… — со странной интонацией произнес Новиков. — Поздравляю. С новосельем. Здесь будем жить, значит… — А почему вдруг шестнадцатый? — с сомнением и даже разочарованием спросил Берестин. — Да потому, что крейсер предвоенной постройки, фотография сделана, скорее всего, после зачисления в строй, справочник готовился тоже перед войной и вышел в шестнадцатом… — пояснил Воронцов. Несмотря на то, что изображение на экране рисовало корабль во всех деталях и подробностях, и сам Воронцов и, следуя его примеру, остальные предпочли выйти на крыло мостика, посмотреть на артефакт «живьем», через нормальную оптику биноклей. На самом деле «артефакт» — первый материальный объект из ставшего реальным прошлого. Подтверждающий, кстати, не только подлинность межвременного перехода, но и то, что попали они в настоящее, то есть собственное прошлое, а не какое-нибудь параллельное. Вряд ли в иной реальности гоняют по морям крейсера, один к одному соответствующие нашим справочникам. Воронцов хотел послать рассыльного с вахты за оригиналом германского «Ярбуха», но с ходового мостика крейсера замигал ратьеровский фонарь. — Просят показать флаг, — прочитал сигнал Воронцов и приказал поднять американский. — Что они там дальше молотят? Ага… Ваше имя, порт приписки, пункт назначения… — Чего это они? — удивился Берестин. — Война вроде кончилась… — Еще не факт, — сквозь зубы бросил Воронцов. — Отвечаем: «Валгалла, Сан-Франциско, идем в Стамбул…» И тут же выругался. Запоздало, потому что сигнальщик уже защелкал с невероятной скоростью шторками сигнального фонаря. — Черт! Как же это я?… Будет нам Стамбул, если год здесь действительно шестнадцатый… Надо бы — Лиссабон, что ли… Крейсер сблизился с «Валгаллой» меньше, чем, на милю, с его мостика, снизу вверх, рассматривали пароход в бинокли пять или шесть офицеров, у лееров вдоль борта столпилось десятка три матросов. Наверное, их удивлял вид проносящегося мимо огромного белоснежного лайнера, безмолвного и пустынного, как «Летучий голландец», ибо тесная группка людей на мостике выглядела не то, чтобы жалко, а слишком уж несоизмеримо с размерами и назначением трансатлантика. Да вдобавок, наверняка кто-то из штурманов тоже сейчас листает справочник, чтобы выяснить, что это за «Валгалла» такая прет полным ходом через непротраленные до конца воды. — Нет ли у вас свежих газет? — просигналил крейсер. — Сожалею, но мы уже третью неделю в море, — ответил Воронцов и в свою очередь спросил с чисто американской бесцеремонностью: — Прошу разрешить спор штурмана с капитаном, кто вы — «Сидней» или «Девоншир»? — Сочувствуем, но мы «Саутгемптон». Счастливого плавания! — ратьер мигнул в последний раз, и тут…»