— Кто наверху? — спросил Франц, указав на винтовую лестницу, которая вела на остекленную площадку руководителя полетов.

— Снайпер-наблюдатель и пулемётчик. Вам сюда. Гитлер сидит здесь, в комнате, проходите, — Клебер открыл дверь, пропуская начальство.

Ольбрихт и Шлинке не успели ступить на порог, как неожиданно перед ними разыгралась картина истязания Гитлера. Криволапов подскочил к фюреру и на русском языке в гневе крикнул:

— Ну что, скотина! Гитлер, капут?!

Молниеносный взмах руки и с разворота резкий, хлесткий удар в левую челюсть, сопровождаемый звериным рыком: — На-а-а, гадина!!!

Гитлер улетел со стулом в угол. Страшный грохот. Одновременно с падением вой, характерный для гиены: мерзкий, противный, жуткий.

Франц и Константин застыли, на какое-то мгновение, не ожидая такой выходки от русского коллаборациониста.

Фюрер, ерзая ногами, всхлипывая, отползал к стене. Голова беспомощно тряслась. Левая челюсть опухла. Кровь хлестала из носа и рассеченной губы, заливая шинель. Карикатурные редкие волосы слиплись. Разбитые губы лепечут: — Не бейте меня, не бейте…

— Отставить! — крикнул Ольбрихт, придя в себя, после легкого замешательства и бросился вперед. Руки обхватили Криволапова сзади и отбросили назад.

Танкист упал. Вскочил на ноги, ощетинился. Рванул на себе широкий ворот танковой куртки, отлетели пуговицы, выкрикнул: — Вот вы как, господин полковник? За мою верность и службу… Вот вы как? Меня… танкиста?

Франц, не оглядываясь, отмахнулся рукой, подошел к фюреру.

Гитлер прижимался к стене, запрокинув голову, трясся, всхлипывал, но уже не выл. Увидев, что к нему кто-то наклонился, выпучив правый глаз, левый не открывался, оплыл, в кровоподтеке, уставился, щурясь. Правая рука дрожит и спонтанно пытается поправить волосы. Левая рука свисает, бьется костяшками о деревянный пол. Из тщедушной груди выдавливается стон, медленный, по слогам: — Кто вы…? Я вам ничего плохого не сделал… не сделал… полковник. Слышите? Ничего плохого не сделал… За что? — через секунду-другую взгляд окаменел, глаза вытаращились, словно у филина, даже левый приоткрылся. Гитлер узнал своего помощника, своего фаворита. — Это вы, Ольбрихт?!! — голова фюрера сильнее затряслась, по щекам покатились слезы, мутные, кровянистые. — Никому нельзя верить. Даже себе… Ни-ко-му…

Затем голова упала на грудь. Гитлер сник, изредка вздрагивал, как ребенок и скулил.

Франц резко развернулся на каблуках. Схватил за грудки пыжившегося Криволапова, затряс. Степан не оказывал сопротивления, понимал, что сила на стороне немца. Наоборот, скукожился и забормотал скороговоркой, словно беспризорник, попавшийся за хулиганство в отделение милиции: — Я только так, для острастки, я только так! Господин полковник! Вы меня неправильно поняли. Я же свой… Да я, за вас…! Вы же меня знаете…